Но чем я могу помочь — лишенный даже малейшей возможности действовать? Думать, чувствовать — это я еще в состоянии. Значит, нужно найти способ воспользоваться хотя бы этими качествами. Если мой канал с Виргой еще сохранился, предупредить ее, пусть скроется где-нибудь так, чтобы ее не могли найти хотя бы в ближайшее время, пока я…
Мои листья — колкие листья дерева, в котором я сейчас обитал, — даже затрепетали от напряжения: они не привыкли подавать сигналы такой мощности. Я понимал, что излучение с подобными характеристиками вряд ли останется незамеченным и моим тюремщиком — или как еще назвать его. Но ничего другого я сейчас не мог ни придумать, ни предпринять.
Охранитель, конечно, ничего не упустил. И улыбнулся, как мне показалось, даже с сожалением. Говорю «показалось», потому что я по-прежнему воспринимал все, так сказать, по-растительному: всей своею поверхностью, отчего изображения возникали очень расплывчатыми, иногда просто в виде красочных пятен (никогда раньше не думал, что растения различают цвета), а движения мои тонкие тела оформляли с пусть и небольшим, но все же замедлением. Многое приходилось додумывать. Так или иначе, мне представилось, что воспринятое мною движение линий и пятен означало именно улыбку, выражавшую не только торжество, но и откровенную жалость. Впрочем, я мог бы это отнести целиком на счет работы моей фантазии, если бы одновременно не воспринял и звуки:
— Дорогой капитан, вовсе не нужно так напрягаться, чтобы твои мысли могли быть услышаны ею. И как это ты до сих пор не потрудился определить, что она не в каком-то далеке, но тут, рядом, за этой вот стеной? Так что сейчас ты получишь полную возможность видеть ее, слышать — и делать собственные выводы. Угодно тебе?
И, не дожидаясь моего ответа (правильный поступок, потому что у меня никакого ответа просто не было), Охранитель скомандовал кому-то:
— Проводите девицу ко мне!
6
Старик беспрепятственно шагал по обители. Но не по общему ходу, а по тайному, лишь немногим известному; спустился на самый нижний подземный уровень, прошагал по длинному коридору и остановился перед одной из невысоких и узких металлических дверей, каких тут насчитывалось более десятка. Навстречу им уже спешил брат-надзиратель, на лице его ясно читалась угроза и ствол игломета был уже направлен на пришедших. Когда он приблизился, старик откинул капюшон своего длиннополого плаща — и надзиратель замер, в следующее мгновение согнулся в поклоне:
— Жду ваших приказаний…
— Тут плотские тела вызванных его святейшеством людей?
— Так точно. Они…
— Отвори!
Надзиратель повиновался.
Старик вошел. Шесть недвижных тел располагалось на лежаках. Старик повернулся и приказал надзирателю:
— Войди и ты.
Надзиратель вошел и остановился в ожидании.
— Входите все! Занимайте тела!
Надзиратель даже не успел удивиться — хотя бы тому, что старик обращался к пустоте, больше никого ведь тут не было! Не успел — потому что почувствовал, как что-то непонятно как ворвалось в него и заставило уснуть… Уснуть… Ни о чем не думать и ничему не удивляться.
Тело же его, как и шесть доселе неподвижных организмов, приблизилось к старику и остановилось. А занявший его проговорил:
— Спасибо тебе.
— Как чувствуете себя?
— Неплохо.
— В таком случае — идем дальше.
Теперь их было восемь, шагавших по пустынному коридору, потом остановившихся у одной из похожих друг на друга дверей. Старик сказал тому, кто занимал сейчас тело надзирателя:
— У вас ключи. Отоприте.
Это заняло очень немного времени.
— Профессор Зегарин, — позвал предводитель. — Выходите. Здесь свои.
7
Охранитель умолк. И тут же я услышал шаги. Подумать только: я смог даже в нынешнем своем положении опознать шаги Вирги, хотя никогда не думал, что они мне так запомнились! А через какие-то секунды и увидел ее. Увидел — насколько вообще был способен.
Впрочем, в первую очередь я увидел даже не ее, но тех пятерых, что вошли в обиталище омниарха, повинуясь его команде. И эти пятеро — пять вошедших тел — действительно принадлежали моим друзьям и спутникам. Я испытал чувство радости, но лишь мгновенное — потому что я уже, даже против своей воли, поверил Охранителю и в том, что на самом деле в телах людей экипажа сейчас находятся пятеро из той шестерки, что прибыла в этот мир для расправы с нами. Шестого я уничтожил; я рассчитывал, что и моим товарищам удастся вывести из игры своих противников, но получилось, выходит, не так: мы проиграли.
И только после них в помещении появилась Вирга.
Она была сейчас, на этот мой неуверенный взгляд, какой-то не такой. Нет, то по-прежнему была ее внешность, но ведь облик человека — это не только черты лица, не только фигура, но и выражение, и стать, и жестикуляция… То, что я смог увидеть сейчас, не соответствовало тому, что оставалось в моей памяти — той памяти, которая всегда остается в наших тонких телах, которая не привязана к физическому телу и поэтому всегда сопровождает нас — порой ко благу, но не так уж редко к печали и даже муке.
Память сохранила ее иной. Сейчас Вирга показалась мне какой-то… менее женственной, скажем, небывало резкой в движениях, с более решительным выражением лица, и только глаза (хотя я и тут мог ошибиться) были все теми же: большими, добрыми, сейчас немного растерянными. Однако куда более важным событием, чем какие-то, возможно, происшедшие в ней изменения, было само появление Вирги здесь, как выражались в свое время — в логове врага, то ли по наивности, то ли вовлеченной обманом, то ли…