— Пустырь, что же еще…
— Нет, я не так спросила. Для чего это построили? Что хотели здесь делать?
— Конец света, — ответил старик очень серьезно.
«Нет, — подумалось Вирге, — этого всего быть не может, дед этот меня просто разыгрывает, а то еще и гипнотизирует, а может, он никакой и не дед вовсе, а…»
Но кем он мог быть на самом деле — в голову никак не приходило. Снова ей стало страшно, но уже не так, как было в доме или на улицах, там страх был обычным, нормальным, понятным, а сейчас это скорее жуть была, потеря себя перед чем-то необъяснимым, даже невозможным и потому бесконечно опасным. Стало казаться: сейчас закружится голова, она потеряет сознание — и кто знает, сможет ли прийти в себя после этого? Наверное, так и случилось бы, но тут старик проговорил самым обычным голосом, почему-то сразу ее успокоившим:
— Да сядь ты, наконец, не маячь. Чем тебя угостить, чтобы успокоить?
Она лишь покачала головой; непонятно, что это должно было означать: что ничем ее угощать не нужно, аппетит пропал от переживаний? Вирга и сама не знала, что хотела выразить таким движением, может быть, просто главную сиюминутную мысль: «Не может быть». Старик, кажется, так это и истолковал, потому что сказал:
— Ну, знаешь, всякое бывает на свете… Удивляться, конечно, полезно, но не беспредельно же, а?
Пододвинул к ней стул и даже слегка нажал рукой на ее плечо, чтобы усадить. От прикосновения Вирга едва не вскрикнула, но оно оказалось самым обычным, не вызвало ни дрожи, ни там ожога или какого-нибудь разряда — нормальное легкое прикосновение обычной человеческой руки. Она села, решая про себя удивляться как можно меньше, а он, удовлетворенно улыбнувшись, сказал:
— Я — старого воспитания и нынешних новых обычаев не поддерживаю. Потому не стану тебе предлагать для начала подымить или нюхнуть, ты уж извини великодушно. Вот горло промочить рекомендую. У тебя какие вкусы — крепкое, слабое, сладкое или наоборот?
Вирга невольно проглотила слюну, почувствовав вдруг, что вот именно этого ей сейчас и не хватает: промочить горло.
— Да все равно. Что поближе, — ответила она неожиданно для себя самой охрипшим голосом. — На твой вкус.
— Это, друг мой, опасно — подменять свои вкусы чужими, от этого и происходят все беды, — проговорил старик, но не укоризненно, а так, словно между прочим, даже не поучительно, скорее самому себе под нос. — Ладно, попробую угадать за тебя… — Он на миг поднял глаза к невысокому гладкому потолку, из которого торчали лишь заизолированные концы проводов.
— Ладно, попробую угадать за тебя… — Он на миг поднял глаза к невысокому гладкому потолку, из которого торчали лишь заизолированные концы проводов. И тут же усмехнулся: — Ага, вот что тебе сейчас поможет. Секундочку…
И быстро засеменил к двери позади Вирги — не к той, в которую они вошли, а к другой, которую она до сих пор и не замечала — наверное, не владела все-таки своим вниманием. Значит, тут у него не одна комната была обжита, а целые апартаменты; ничего удивительного, чего-чего, а места в этих стенах было хоть завались. И сразу же вернулся с большим подносом в руках, на котором стоял графин («Настоящий хрусталь, — сразу определила Вирга, — в серебряной оправе, не иначе, да еще с корабликом на пробке, словно на храмовом шпиле; это на свалке не найдешь, постой, уж не ворюга ли он? А что, вполне может быть. Держи ухо востро, девушка, не то тебя в лихие дела втянут, потом не выпутаешься. Похоже, так и есть: сообщник у него был, да весь вышел, вот он и решил меня приспособить. Ну уж нет, ничего такого у тебя, дед, не выйдет!»), в графине этом играла пузырьками жидкость, старик вытащил пробку — хорошо, привлекательно запахло. Еще на подносе стояли два бокала и тарелочки с закусками, не очень понятными, числом четыре. Сейчас было самое время решаться: покориться или нет. Если нет, то в следующий миг вскочить и бежать, лучше уж заблудиться в переходах, чем во что-то скверное ввязаться. А если да?
Старик разлил из графина в бокалы. Сел сам на второй стул, поднял свой бокал и сказал:
— В мои времена полагалось произнести тост и потом только выпить. И вот я его произношу: за твое будущее, пусть оно будет хорошим. — Он прикоснулся своим бокалом к ее, прозвенело красиво, хотя и немного печально. «Точно, хрусталь», — подумала Вирга и послушно поднесла бокал к губам, хотя еще за минуту до этого решила, что пить ничего не станет. Выпила. Оказалось вкусно. Старик сказал:
— Вот этим закусить рекомендую. Безвредно, поверь, — и сам взял широкой вилкой, тоже наверняка серебряной, что-то в белом соусе, положил в рот. Вирга рискнула, сделала то же самое. «Похоже, рыба, да не какая-нибудь, а из дорогих и приготовлена как-то непонятно. Ну, старик, я все-таки с тобой разберусь, вызнаю, что у тебя почем и зачем…»
Старик же, прожевав, посоветовал:
— Ты, друг мой, пока ешь, подумай вот о чем: мы за твое будущее выпили, а я и не знаю, каким оно тебе самой представляется. Поэтому и не могу ничего посоветовать, а я ведь способен и неплохой совет дать. Так что, может, поделишься со мной заботами — тебе станет легче, а я сделаюсь чуть умнее…