— Помочь ему нельзя было и утром, и вчера, и неделю назад.
И это позволило ей спокойно продолжить разговор.
— Помочь ему нельзя было и утром, и вчера, и неделю назад. Хотя умер он действительно только нынче, но шел к этому уверенно, — сказал старик.
— Почему? — Такой вопрос показался ей вполне естественным. — Ему же было не больше тридцати…
— Двадцать два, если тебе нужна точность. А почему? Да по той же причине, по какой умирают все: от жизни. Райская жизнь — дело быстротекущее. А мы все живем в раю, не так ли? Или ты не слушаешь проповеди самого омниарха?
У Вирги о рае, как и о проповедях, были лишь смутные представления, и она в ответ пробормотала:
— Не знаю. Может быть…
Странно, но от этого обмена немногими словами Вирга стала вдруг приходить в себя. Во всяком случае, такое ощущение у нее возникло. Может быть, именно общение было сейчас для нее нужнее всего, оно помогло бы вытеснить из головы те, другие мысли о своей вине, о падении… А кроме того, она вдруг почувствовала голод — признак, как известно, выздоровления. И она продолжила словами:
— А в райской жизни можно достать что-нибудь поесть?
Старик внимательно посмотрел на нее. Усмехнулся. Зубы у него, похоже, все на месте. И изо рта не пахнет. А это, кроме прочего, могло означать и то, что питается он не какими-нибудь отбросами или тухлятиной. — Интересно, — сказал старик. — Ночью в наших краях вдруг встречаю человека, милую женщину, которая интересуется не дозой и даже не деньгами, чтобы купить ее, а съестным. Ты что же… совсем не того?
— Ты о чем?
— О дури, понятно, о чем еще? Не употребляешь?
Вирга подумала немного, прежде чем ответить:
— Ну… нормально, как все люди вокруг: по праздникам, как говорится, понемногу и никогда — крутое, так… ну, травку, пудру…
— О! — сказал старик уважительно. — Это говорит о характере. Хочешь долго жить? По самое никуда?
— Хочу! — ответила она вызывающе, но тут же сникла и уже тоном ниже уточнила: — Хотела, во всяком случае. Еще нынче утром…
— Что же стряслось?
— А, — Вирга махнула рукой, — долго рассказывать. Да и ни к чему — только бередить… А ты вот, я вижу, весь свет пережил, да? Ладно, пойду я.
— Далеко ли?
— Не знаю, дед… Не думала, что деды еще бывают на свете.
— А туда, куда не знаешь, спешить никогда не следует. Особенно в эти часы: время ножей пошло, высовываться опасно. Но, понимаю, и тут, при покойнике, быть невесело. А потому приглашаю ко мне. Покормлю, хотя и не густо, и доночуешь хотя бы до света.
Вот этого ему, наверное, говорить не следовало: так в ней вспыхнуло вдруг возмущение вместе с гневом и презрением:
— Приютишь за натуру? И покормишь? Чтобы постельку тебе согреть?
Он не возмутился, однако, а засмеялся — и, похоже, искренне:
— Вот спасибо, милая, вот обрадовала — давным-давно мне таких комплиментов не делали, уж и не помню, сколько лет. Выходит, я, по-твоему, еще на такие дела способен? Эхе-хе… Да если бы ты мне за это целый мир обещала — увы, — он развел руками, — не смог бы.
Ничто, девушка, не дается даром, долгий век — тоже. Так что этот твой страх — пустой.
— Ну… — Вирга и сама стала понимать, что зря, пожалуй, накинулась. — Так ты же не один, наверное, найдутся там охотники помоложе…
— Было нас двое еще утром, второй — вот лежит, ему этого уже не нужно.
— Такой ты, значит… Стоило ли столько лет жить, если уж и этого не осталось?
— Это — плата, за все приходится рассчитываться. Но тут ведь так: одно уходит, другое приходит, ради чего стоит еще потянуть.
— К тебе — что пришло?
— Любопытство. Хочу быть при конце света. Такой у меня к этому интерес!
— Ну, ты даешь! Это сколько же еще надо прожить?
— А самую малость. Он уже на пороге встал, полный конец.
«Не в себе дед, — поняла она. — Жил, да из ума выжил. И в самом деле он, похоже, не опасен. А до света еще многие часы».
— Уговорил, — сказала она лихо, почти развязно. — Ты где живешь-то? Далеко?
— А вот тут, в этом дворце, — кивнул он на мрачный корпус. — Пошли. Только под ноги гляди — здесь мусор копится, ступать надо с разбором и осторожностью. Особенно внутри.
И, не дожидаясь ответа, повернулся и пошел. На ногу он оказался неожиданно легким, так что поспевать за ним пришлось с усердием.
3
— Можно было уйти и так, — сказал Тиан Таргон — человек, возглавлявший шестерку гостей омниарха. — Но была опасность засветиться, вот я и решил действовать в обычных рамках. Чтобы не тревожить ничьего сознания, не возбуждать излишних страстей. Не сомневался, что ты сразу же сделаешь все, что нужно, чтобы нас вытащить. Как полагается.
— Естественно, — кивнул омниарх.
Оба они — и только вдвоем — находились в омниарших покоях в обители Моимеда. Даже приор к беседе допущен не был, поскольку в самые высокие тайны не посвящался, — и никогда к ним допущен не будет, так решил омниарх.
— Кто они и откуда, удалось установить? — спросил Таргон.
— Это было несложно. Существует только один вариант: Ферма. Эмиссарская группа. С нею приходилось встречаться и раньше.
— Сильная? Космиты?
— Пока — только один из них, остальные — в том числе старший — планетары. Но — наделенные Силами. В возможных пределах.