Атмосфера этого места показалась мне спокойной. Хотя какое-то напряжение в ней, безусловно, ощущалось. Но оно не вызывалось, как я почувствовал, страхом за свою безопасность или боязнью завтрашнего дня. Такое возникает, как правило, перед большим праздником или событием, способным повлиять на жизнь здешних обитателей в будущем. А каким будет это событие, помогло понять множество красочных, мигающих и переливающихся разноцветными огнями табло, стел, возникающих и тающих прямо в воздухе голографических фигур; все они предвещали наступление грандиозного празднества, а именно — первенства Альмезота по какой-то спортивной игре; сути ее я еще не понял, но ясно было, что в поединке сойдутся две команды, борющиеся за один мяч. Вообще-то, везде, где живут люди, спортивные игры в принципе похожи друг на друга, да суть ее меня и не интересовала. Однако вся эта реклама заставляла предположить, что никаких серьезных беспорядков, тем более глобального масштаба, здесь не ожидалось. Никакого конца света.
Но спортивная эта тема была не единственной; куда более фундаментальными казались такие тексты, как, например, «Покупайте! Продавайте! В этом — смысл жизни!», «На седьмой день Бог создал деньги!», «Самые выгодные проценты только в Храме» и еще много в таком же духе. Вероятно, это должно было свидетельствовать о том, что деловая жизнь в городе била, как говорится, ключом. Интересно, что такое «Храм»: неужели у кого-то хватило наглости, чтобы назвать так банк или другое финансовое учреждение? А хотя — здесь чужой монастырь, значит, и устав свой, а поспешные суждения редко оказываются верными.
Суждения — да, но не ощущения — им как раз нужно доверять.
Попробую выделить их в чистом виде. Отключившись от собственного настроения и от всего, что может мешать, в частности — от скверной погоды. Я закрыл глаза и представил, что дождя нет, все прекрасно, просто чудесно, солнце сияет вовсю, просто отсюда мне его не видно, так что, любезный капитан Ульдемир, поехали, пусть даже не трогаясь с места.
Прежде всего — действия на ближайшие часы. Мне предстоит: первое — здесь, на этом самом месте, дождаться друзей, всех пятерых. Не знаю, каким путем они будут сюда добираться, однако уверен: доберутся, не заставляя меня ждать слишком долго. Второе: найти более или менее надежное убежище, базу, откуда мы будем выходить на поиски и куда возвращаться. Третье — а может быть, и первое, — заранее представить себе, как мы — каждый из нас — должны будем тут выглядеть: одежда, манера двигаться — ни в коем случае не группой, это способно сразу же вызвать у окружающих какие-то подозрения, и тому подобное. То есть сейчас — наблюдать и, как говорится, мотать на ус. И, что еще важнее, попытаться уже сейчас, сразу заглянуть в мысли одного, другого, третьего, чтобы узнать, о чем аборигены думают, как чувствуют… Как живут, одним словом. Чем и ради чего. Что заставляет Ферму — а на самом деле, конечно, тех, кто куда выше, — думать о крайних мерах по отношению к этому миру, внешне вполне благополучному?
Для этого необходимо привести себя в состояние прибора: ничего своего, одна лишь объективность и точность.
На краткое время отказаться от услуг зрения и слуха, не ощущать, только лишь настраиваться на проникновение в чужие мысли и чувства. Итак…
Я почти достиг нужной степени сосредоточенности, как вдруг почувствовал, что скамейка, на которой я до сих пор пребывал в несколько подмоченном одиночестве, ощутимо дрогнула, сбив мою не без труда достигнутую настройку.
Ах ты!..
3
Пришлось приоткрыть глаза, покоситься.
Ну, понятно. Кто существует для того, чтобы расстраивать и разрушать все мужские замыслы? Вот именно: женщина.
Во всяком случае, если быть точным, существо женского пола. Человеческая самка. «Женщина» для меня — слово высокое, по-моему, оно как титул, которого заслуживают единицы, а эта особь к ним никак не относилась. Мокрая курица, вот кем она была. И чего ради она села именно сюда, когда и правее, и левее стоит еще не менее десятка точно таких же сидений? Уж не из желания ли завести знакомство? Это со мной, чья последняя подруга была властительницей целого мира?! Ну, знаете ли…
Я откашлялся, как мне показалось, очень выразительно, скорее эти звуки напоминали рычание потревоженного — скромность не позволяет мне сказать «льва», но именно что-то такое я имел в виду. Однако непрошеная соседка, похоже, не бывала в национальных парках, даже зоосад не признавала, и мой рык на нее никак не подействовал, мокрые сосульки ее волос даже не дрогнули; она, как ни странно, не смотрела в мою сторону, и это уже само по себе было обидно.
— Мадам, — сказал я, стараясь сохранять полное самообладание. — Не будете ли вы столь любезны и не пересядете ли на другую скамейку? Прошу в ваших же интересах: я болен вирусной лихорадкой, которая распространяется капельным путем. И мне не хочется быть виновным…
(Я, понятно, передаю тут лишь смысл сказанного; звуки, которые при этом вырабатывались моими голосовыми связками, губами и языком, ничего общего с той речью, при помощи которой общаемся мы с вами, не имели, и сам я с немалым интересом вслушивался в то, что у меня получалось.)