— Я сделаю! Только скажите — что!
— Сказать? — вслух подумал Рыцарь.
— Большой беды не будет, — согласился Питек. — А вообще-то, Пахарь уже тут. Пусть скажет сам: подходит ему такая фигура?
Несколько секунд стояла тишина, даже Кошелек старался дышать беззвучно, он ощущал, что сейчас с ним произойдет что-то очень для него важное, и мысленно молил непонятно кого лишь о том, чтобы это предстоящее оказалось не самым крутым.
— Говорит — для начала сойдет, а если чего и не хватает, то он его научит.
— Интересно, — проворчал Рыцарь, и в этом слове явственно прозвучала обида. — Почему это он все только с тобой разговаривает, а мы что, для него уже не люди? А, Пахарь? Ответь, чтобы была у нас полная ясность перед работой.
Ненадолго тишина вернулась. Но Уве-Йорген не был настроен на продолжительное ожидание. И хмуро заявил:
— Молчит. Мне это не нравится. Команда должна быть единой, иначе…
— Да говорит он! — вместо Пахаря ответил Питек, не скрывая усмешки. — Даже кричит. Только вот ты его не слышишь.
— Вот как. А ты слышишь?
На этот раз Питек ответил уже серьезно:
— Тебе бы родиться в мое время — и не было бы у тебя таких проблем. В те дни мы с ними — с такими, кто ушел, — разговаривали свободно. И считали себя одним с ними народом. Потому и осталась у меня такая способность. Гибкая Рука тоже что-то воспринимает — хотя и куда меньше моего. А вы, поздние, такое свойство потеряли, как и много чего другого. Так что не тебе на него обижаться, скорее ему на всех вас. Все, давайте работать. Ты, парень…
Закончить фразу ему не удалось. Воспользовавшись тем, что общее внимание было привлечено к дискуссии, а Питек, ранее крепко удерживавший его, не мог говорить, не жестикулируя (эта привычка тоже сохранилась у него с той неопределенно-глубокой древности, откуда пришел и он сам), Кошелек, рванувшись, скатился с Питековых колен, шлепнулся на пол, мгновенно вскочил на ноги и вылетел в коридор со скоростью спринтера, стартующего на стометровую дистанцию. Бросившийся за ним индеец сразу отстал самое малое метра на три, и трудно сказать — смог бы догнать преследуемого, однако это и не понадобилось: сделав еще четыре шага, грабитель внезапно остановился, словно налетев на невидимую стенку, взмахнул руками, упал, раз и другой дернулся, словно в эпилептическом припадке, вытянулся на полу в струнку и затих.
Но только на мгновение; затем медленно сел, покачал головой, пошевелил плечами, встал и сказал:
— Ну, все в порядке, люди: я с вами. Ничего, удобное тело, хотя могло бы быть и попросторнее. Ладно, я его разношу. Ну что — в путь?
— Ты, иеромонах? — спросил Рыцарь с некоторой опаской в голосе.
— Я самый, — прозвучал ответ, — привыкай, Рыцарь, отныне таков мой облик согласно, полагаю, соизволению Господа.
— А с тем ты что сделал? — поинтересовался молчавший до тех пор Георгий.
— Да просто выдавил его из тела, все его тонкие, силенок-то у меня поболе. Он тут и останется, пускай побудет до времени непогребенным, посторожит дом, может, захотим когда-то сюда вернуться.
— Произвел его в призраки?
— Не я это придумал, — ответил иеромонах строго. — Однако теряем время, люди. А капитан, надо думать, ждет. Как полагаешь, Рыцарь?
— Так же. Место встречи нам указано. Все готовы?
Утвердительные ответы слились в единый звук.
В следующий миг Старческий Дом опустел — впрочем, теперь куда вернее было бы именовать его Домом с привидением.
3
Я огляделся. Похоже, никто другой, кроме полицейского, еще не обратил на меня внимания, во всяком случае, среди людей, которых перед вокзалом становилось все больше, не возникло никакой тревоги, ни один даже не посмотрел в мою сторону — видимо, каждый прохожий был предельно занят самим собой, а может быть, и перипетиями готовящихся — а возможно, уже идущих — соревнований. Такое невнимание к моей персоне меня вполне устраивало, только жаль, что оно не было совершенно всеобщим.
Не дожидаясь, пока полицейский подойдет вплотную, я отошел в сторону и оказался, как я полагал, под защитой круглой афишной тумбы — впрочем, она могла быть и вентиляционным выходом подземки (в таком городе подобный транспорт просто обязан был существовать) или одного из транспортных туннелей. Я стоял, прижимаясь к тумбе (она мелко вибрировала; значит, внизу и в самом деле проходила транспортная магистраль), за спиной у меня по-прежнему находился вокзал. Первой мыслью было — скорее укрыться в нем. Но этот вариант я тут же отверг: внутри (я видел это сквозь громадные, до самой земли, окна) сейчас было немноголюдно, так что затесаться в толпу и исчезнуть мне не удалось бы, да и толпа не приняла бы меня, отвергла, как инородное тело. Вот бы их самих, снова крайне неуважительно подумал я о тех, кто снаряжал меня в этот поход, на мое место. Тогда они представили бы себе, что значит оказаться заброшенным в неизвестный мир без малейшего обеспечения. Хотя я и понимал, что перебросить наиболее кратким путем меня — одно дело, а снаряжение такой пересылке не поддается, если тут нет установки для его приема. Мне пришла в голову мысль совершенно еретическая: технологическая цивилизация — хотя бы вот эта самая, в которую я сейчас попал, — справилась бы с такой задачей намного успешнее, чем Ферма. Я эту мысль прогнал, потому что она в самой основе была неверной.