— Каким это образом? — проговорила она недоверчиво. — Вода — везде вода, в любом уголке мироздания, где она вообще существует. На что это ты собираешься ее сменить? На что-нибудь покрепче? Это можно сделать и без твоих хитростей.
— Когда это я позволял себе хитрить с тобою? — обиделся я почти искренне. — Говорю совершенно серьезно: если хочешь отмыться от всего, что было, нужна другая вода. Что называется, живая.
— А у нас тут — мертвая, по-твоему? Мы пьем мертвую воду, да? Лучше помолчи, не то меня сию минуту стошнит.
Ее интонация мне определенно не понравилась.
— Ну почему сразу крайности? Я ни слова не сказал о мертвой воде, это совсем другое; тяжелая вода — не для питья, да и мыться в ней вряд ли стоит. Я имею в виду, что наша водичка тут — нейтральна, она поддерживает жизнь, но не более того. А нам нужно, чтобы…
— Что мне нужно, я знаю, — перебила меня Лючана. — И, откровенно говоря, уже думала о том, что надо куда-то съездить. Что ты скажешь насчет Топси? По-моему, мы там проводили время очень неплохо. Что, если снова махнуть туда? В Амор. Океан, песочек, тепло…
Последние слова она произносила мечтательно, словно ласкала каждое из них язычком, как конфетку, прежде чем отдать мне. Идея о визите на Топси явно пользовалась у нее приоритетом.
Мне это понравилось. Не сама идея, а то, что Лючана почувствовала — обстановку надо сменить, пока мы, она в первую очередь, не придем в полный порядок. Только очень наивные люди могут думать, что операции, подобные тем, что проводили мы, сходят участникам с рук без последствий. Их представления о риске сводятся к безбилетному проезду в общественном скользуне. На самом деле из таких схваток выходишь куда более вымотанным, чем чувствует себя боксер после двенадцати раундов с достойным противником. И с каждым разом восстановиться становится все труднее.
Лючана же до последнего времени этого не признавала. Наверное, потому, что затруднения с реабилитацией указывали, пусть и косвенно, на возраст, а подобное для любой женщины старше тринадцати лет является больным вопросом. Значит, и ей пришлось это признать. Бедная, чудесная моя Люча…
Я совсем расчувствовался (впору было доставать носовой платочек) и потому не стал высказывать возражений против ее проекта — что вовсе не означало, будто у меня таких не было. Поскольку Топси прежде всего — не курорт. Это рынок секретов, а чем больше секретов — тем обильнее грязь. И я наследил там немало, да и она тоже. Вряд ли наше появление там пройдет без осложнений. Разве что обосноваться на материке, но и там никто не даст гарантий безопасности. Конечно, для Лючаны в том мире все складывалось куда благоприятнее, чем для меня, но на этот раз судьба может повернуться другим боком.
— …Что?
— Я сказала: похоже, ты задумался над тем — не слишком ли велик риск? Но ведь мы не станем выполнять никакого задания. Будем просто жить, как растения, — тихо, никого не беспокоя…
Если позволят, усмехнулся я в душе. «Нас не трогай, мы не тронем» — этого правила там не придерживаются. Но вот сейчас я поведу себя именно так. Не выскажу ни единого возражения. Наоборот — поддержу. Раз уж в Лючане возродилась какая-то активность, важно позволить ей укрепиться, а о деталях можно будет подумать и потом. Да к тому же — клин клином вышибают, и, может быть, ощущение риска, которое там у нее неизбежно возникнет, напрочь вытеснит из сознания и подсознания моей красавицы все самое тяжелое, связанное с Уларом.
— Да нет, — произнес я как можно спокойнее, — риск там будет, скорее всего, на уровне бытового, мы его не очень-то и заметим.
— Значит, ты согласен?
— Целиком и полностью. Но если не возражаешь, для полной безмятежности я все же поставлю в известность Иваноса.
— Лапочка генерал, — сказала Лючана. — Ну, если это тебя успокоит… Только попроси его не устраивать за нами постоянного пригляда: мне вовсе не улыбается отдых под колпаком Службы. Потому что тогда я и в самом деле буду ощущать себя кем-то вроде беглой каторжницы.
— Полностью принято, — откликнулся я. — Ты знаешь, что я терпеть не могу казенной опеки — почему и расстался со Службой. Ну, прекрасно. Теперь, поскольку у нас полное единомыслие, не станем терять времени. Я сейчас же одеваюсь и иду к вышеназванному. Надеюсь, он нас поймет правильно. О сроках говорить не станем: пробудем там сколько захочется, пока не почувствуем себя заново родившимися.
— Правильнее сказать — воскресшими.
— Нет. Когда ты воскресаешь, с тобою оживают и все воспоминания, какими ты обладал. А мы ведь хотим, наоборот, отбросить из-за ненадобностью. Я — сторонник нового рождения с совершенно чистой памятью, которую можно будет начать заполнять с начала.
— Пожалуй, ты прав. Ладно, иди. А я начну укладываться.
— Только самое необходимое, Люча.
— Возьму лишь пляжное. Ну, и одно вечернее платье… Самое большее — два. Они занимают так мало места и почти ничего не весят.
— Но не более двух, ладно? И знаешь что? Оперкейсы оставим дома.
— Мне и в голову не приходило тащить их туда! Как ты мог подумать?..
Это как-то само собой подумалось. Но ведь они там и в самом деле нам не потребуются?