Шум мотора наполнил тишину весеннего вечера. В доме не было ни звука, только тихое потрескивание ее волос, когда она откидывала назад голову, ища для нее опору на мягкой спинке кресла. На какой-то момент она перестала осознавать шум приближавшейся машины — все было таким знакомым в этот час, все было частью окружавшего дом одиночества.
Она услышала, как машина остановилась. Дверь никогда не закрывалась, не ждали ни гостей, ни соседей. Она услышала, как дверь отворилась, затем послышались шаги внизу в холле. Шаги не остановились, а уверенно зазвучали на лестнице. Повернулась ручка двери.
Это был Рорк. Поднимаясь, она подумала, что раньше он не входил в ее комнату, но он знал все закоулки этого дома, как ее тело.
Шаги не остановились, а уверенно зазвучали на лестнице. Повернулась ручка двери.
Это был Рорк. Поднимаясь, она подумала, что раньше он не входил в ее комнату, но он знал все закоулки этого дома, как ее тело. Она не испытала потрясения. Только вспомнила о потрясении, подумав в прошедшем времени: «Я должна была чувствовать себя потрясенной, когда увидела его». Сейчас, когда она стояла перед ним, все казалось очень простым.
Она подумала: «Самое важное еще не прозвучало между нами. Все всегда говорилось как бы между прочим. Он не хотел видеться со мной наедине, теперь он здесь. Я ждала, и я готова».
— Добрый вечер, Доминик.
Она услышала, как произнесенное им ее имя заполнило пространство длиной в пять лет. И спокойно ответила:
— Добрый вечер, Рорк.
— Я хочу, чтобы ты мне помогла.
Она стояла на платформе вокзала в Клейтоне, штат Огайо, на процессе Стоддарда, на краю карьера в каменоломне, чтобы услышать от него то, что сейчас услышала.
— Да, Рорк.
Он пересек комнату, которую создал для нее, и сел, глядя на нее, — их разделяла только эта комната. Она не ощущала своих движений, только его, как будто в его теле было две нервные системы — его собственная и ее.
— Вечером в следующий понедельник, Доминик, ровно в одиннадцать тридцать, я хочу, чтобы ты подъехала к Кортландту.
Она отметила, что ощущает свои веки, — это была не боль, просто сознание, что они как будто одеревенели и не могут шевелиться. Она видела первое здание Кортландта и знала, что сейчас услышит.
— Ты должна быть одна в машине и должна ехать домой с заранее назначенной встречи. В таком месте, куда можно попасть только через Кортландт. Ты должна будешь доказать это впоследствии. Я хочу, чтобы у тебя кончился бензин напротив Кортлаидта в одиннадцать тридцать. Посигналь. Там есть старик — ночной сторож. Он выйдет. Попроси у него помощи и отошли его в ближайший гараж, он в миле оттуда.
— Да, Рорк, — обычным тоном подтвердила она.
— Когда он уйдет, выйди из машины. Вдоль дороги наискосок от здания тянется пустырь и что-то вроде окопа. Иди туда как можно быстрее, спускайся и ложись на землю. Через некоторое время можешь вернуться к автомобилю. Ты поймешь, когда будет можно. Позаботься, чтобы тебя обнаружили в машине, твое состояние должно быть соответствующим… примерно.
— Да, Рорк.
— Ты поняла?
— Да.
— Все?
— Да, все.
Они оба стояли. Она видела только его глаза, он улыбался.
Она услышала, как Рорк сказал: «Спокойной ночи, Доминик», затем он вышел, и машина отъехала. Она думала о его улыбке.
Она знала, что он не нуждался в ее помощи, чтобы сделать то, что задумал, он мог найти другой способ избавиться от сторожа; он позволил ей участвовать, потому что она не пережила бы того, что последует, если бы он не позволил ей участвовать; она знала, что это было испытание.
Он не хотел называть этого, он хотел, чтобы она поняла сама и не выказала страха. Она так и не смогла примириться с процессом Стоддарда, она бежала тогда от жуткого зрелища того, как мир расправляется с Рорком, но сейчас она согласилась ему помочь. Она согласилась в совершенном спокойствии духа. Она была свободна, и он это знал.
Дорога ровной лентой бежала по темному Лонг-Айленду, но Доминик казалось, что она пытается одолеть подъем. Это было необыкновенное ощущение, ощущение подъема, как будто машина устремилась вертикально вверх. Она не отрывала взгляда от дороги, приборный щиток, который находился в поле ее зрения, выглядел как панель управления самолетом. Часы на панели показывали одиннадцать десять.
Она в удивлении задумалась: «Я никогда не училась управлять самолетом, но теперь знаю, что при этом ощущаешь, как вот сейчас — безграничность пространства и никаких усилий.
И невесомость. Кажется, так бывает в стратосфере… Или в межпланетном пространстве?.. Где не действует закон тяготения». Она заметила, что смеется вслух.
Просто ощущение подъема. В остальном она чувствовала себя нормально. Она никогда не вела машину так уверенно. Она думала: «Это скучная, механическая работа — управлять машиной, поэтому я знаю, что голова у меня ясная»; вести машину казалось легко, как дышать или глотать. Она остановилась на красный свет — светофор висел в воздухе на каком-то перекрестке какого-то пригорода. Она резко поворачивала, обгоняла другие машины и была уверена, что сегодня с ней ничего не случится; ее машину словно вел луч радара, о котором она читала, или радиомаяк; она только сидела за рулем.