Но однажды вечером он заговорил об этом. Он перелистывал газету, пока не наткнулся на статью, посвященную летним курортам. Большая часть статьи представляла собой описание Монаднок-Велли. Он поднял голову и взглянул на Доминик, сидящую на полу у камина в другом конце комнаты.
— Спасибо, милая, — сказал он.
— За что, Гейл?
— За то, что ты понимаешь, когда мне приятно видеть «Знамя» в своем доме.
Винанд подошел к ней и сел рядом. Обняв ее узкие плечи, он сказал:
— Только вспомни всех этих политиков, великих князей и увешанных орденами убийц, о которых «Знамя» трубило столько лет. А крестовые походы против трамвайных компаний, кварталов красных фонарей и овощей на подоконниках. На этот раз, Доминик, я впервые говорю то, что думаю.
— Да, Гейл…
— Вся власть, положение, которого я добивался, достиг и которым никогда не пользовался… Теперь-то они увидят, на что я способен. Я заставлю их признать его, он этого заслуживает. Дам ему славу, которой он достоин. Что есть общественное мнение? Его делаю я.
— Ты считаешь, он всего этого хочет?
— Может быть, и нет. Мне все равно. Ему это небесполезно, и у него это будет. Я так хочу. Как архитектор он общественное достояние. Он не может помешать газете писать о нем.
— А этот номер, посвященный ему, ты делал его сам?
— Почти весь.
— Гейл, ты мог бы стать блестящим журналистом.
Результат рекламной кампании оказался совершенно неожиданным. Массовый читатель никак не отреагировал. Но в интеллектуальных кругах, в мире искусства, в узком профессиональном кругу над Рорком смеялись. Некоторые комментарии достигали и слуха Винанда. «Рорк? А, любимчик Винанда». «Шикарный парень, любовь «Знамени»». «Гений желтой прессы». «»Знамя» теперь продает искусство — рассылает целыми коробками по сходной цене». «А разве были какие-то сомнения? Я всегда знал, что Рорк — талант, годный лишь для газетенки Винанда».
— Мы еще посмотрим, — презрительно сказал Винанд и продолжил свой крестовый поход.
Благодаря ему Рорк был завален серьезными заказами — заказчиками были люди, на которых Винанд мог повлиять. Начиная с весны, он принес Рорку контракты на строительство яхт-клуба на Гудзоне, здания под конторы, двух частных резиденций.
— Ты еще пощады попросишь, — твердил он. — Я заставлю тебя отработать за все те годы, которые ты из-за них потерял.
Однажды вечером Остин Хэллер сказал Рорку: — Если ты простишь мне эту дерзость, я осмелюсь дать тебе совет, Говард. Да, ты угадал, я говорю об этой несуразной шумихе вокруг тебя, которую устраивает мистер Гейл Винанд. Никак не могу взять в толк: он и ты — неразлучные друзья? В конце концов, существуют люди разного класса — нет, я не пытаюсь говорить языком Тухи, но есть определенные границы между людьми, и переходить их нельзя.
— Да, есть. Но кто сказал, где их нужно проводить?
— Ну хорошо, ты волен дружить, с кем хочешь. Но есть кое-что, чему нужно положить конец, и ты выслушаешь меня хотя бы на этот раз.
— Я слушаю.
— Конечно, заказы, которыми он тебя заваливает, это замечательно. Уверен, что он будет вознагражден за это и поднимется на несколько кругов ада, где он, без сомнения, окажется. Но нужно остановить поток рекламной шумихи, в который он окунает тебя на страницах «Знамени». Ты должен его остановить. Неужели ты не понимаешь, что поддержки этой газеты достаточно, чтобы дискредитировать кого угодно? — Рорк молчал. — Это губит тебя как профессионала, Говард.
— Знаю.
— Ты его остановишь?
— Нет.
— Да почему?!
— Я обещал тебя выслушать, Остин. Но я не обещал говорить о нем.
Позже, одним осенним днем, Винанд зашел в контору Рорка, как часто делал в конце рабочего дня, и, когда они вместе вышли из здания, сказал:
— Хороший вечер. Давай прогуляемся, Говард. Я хочу показать тебе одно частное владение.
Они пошли к Адской Кухне, огибая огромный прямоугольник — два квартала между Девятой и Одиннадцатой авеню, пять кварталов с севера на юг. Рорк увидел обветшавшие, заброшенные многоквартирные дома, покосившиеся громадины из некогда красного кирпича, кривые дверные проемы, сгнившие доски, в узких проходах между домами — веревки, увешанные застиранным нижним бельем, — приметы разрастающегося отвратительного гнойника, а не живой жизни.
— И ты владеешь этим всем? — спросил Рорк.
— Всем.
— Зачем ты мне это показываешь? Показывать такое архитектору хуже, чем заставлять человека смотреть на поле, усеянное незахороненными трупами.
Винанд указал на выложенный белой плиткой фасад новой закусочной через дорогу:
— Зайдем?
Они сели за чистый металлический стол у окна, и Винанд заказал кофе.
Казалось, он чувствует себя как дома — он был изысканно учтив и вел себя так, словно сидел в лучшем ресторане города. Он не был подчеркнуто, оскорбительно вежлив, но его манеры странным образом преображали это место, как присутствие короля, всегда остающегося королем, преображает любой дом в дворец. Он облокотился на стол и наклонился вперед, глядя на Рорка. Глаза его над чашкой кофе сузились, в них искрился смех. Он указал на улицу за окном:
— Это первая недвижимость, которую я купил, Говард. Это было давно. С тех пор я ничего с ней не делал.