В них есть один интересный момент. Что добрее — поверить в лучшее в людях и придавить их благородством, которое им не под силу, или принять их такими, какие они есть, потому что им так спокойнее? Доброта, разумеется, выше справедливости.
— Мне на это наплевать, Эллсворт.
— Мы не настроены на отвлеченные рассуждения? Интересуемся лишь конкретными результатами? Допустим. Сколько заказов ты добыла для Питера Китинга за последние три месяца?
Она поднялась, подошла к подносу, оставленному служанкой, налила себе ликеру и, сказав «четыре», подняла рюмку ко рту. Затем вновь обернулась к нему, все еще с рюмкой в руке, и прибавила:
— Вот он, знаменитый метод Тухи. Не бить в начале статьи, не бить в конце. Одарить исподтишка, когда меньше всего ожидают. Наполнить всю колонку бредом только для того, чтобы протолкнуть одну важную строчку.
Он вежливо склонился:
— Совершенно точно. Именно поэтому я люблю говорить с тобой. Бесполезно быть изощренно ехидным с людьми, которые даже не понимают, что ты изощренно ехиден. Но невозможно высказать бессмысленную бессмыслицу, Доминик. К тому же я и не знал, что стиль моей рубрики стал столь очевиден. Надо придумать что-то новенькое.
— Не стоит беспокоиться. Публике он нравится.
— Еще бы. Публике понравится все, что я напишу. Так их четыре? Я пропустил один. Я насчитал три.
— Что-то я не пойму — если ты хотел узнать только это, зачем вообще пришел? Ты так любишь Питера Китинга, а я ему столько помогаю, гораздо больше, чем мог бы ты, поэтому если ты хотел поговорить со мной о помощи Питу, то совершенно напрасно, — разве не так?
— Здесь ты не права, Доминик, причем дважды в одном высказывании. Одно честное заблуждение и одна ложь. Честное заблуждение состоит в том, что я хочу помочь Питу Китингу, — и кстати, я могу ему помочь гораздо больше, чем ты, я это делаю и буду делать, но это долгосрочная программа. Ложь же в том, что я пришел к тебе поговорить о Питере Китинге, — ты знала, зачем я пришел, уже когда я входил. И — Господи! — ради разговора на эту тему ты впустила бы и более противного типа, чем я. Хотя сомневаюсь, чтобы в данный момент кто-то был тебе более противен.
— Питер Китинг, — произнесла она.
Он поморщился:
— О нет. Для этого он слишком мелок. Что ж, поговорим о Питере Китинге. Какое удачное совпадение, что он оказался партнером твоего отца. Таким образом, ты из кожи вон лезешь, добывая подряды для отца, как подобает любящей дочери. Что может быть естественнее? В последние три месяца ты творила чудеса во имя процветания фирмы «Франкон и Китинг». Просто улыбаясь неким почтенным вдовам и появляясь в сногсшибательных платьях на некоторых наиболее важных приемах. Невозможно представить, чего бы ты могла добиться, если бы решилась идти до конца и продать свое бесподобное тело в целях, отличных от эстетического любования в обмен на контракты для Питера Китинга. — Он помолчал, она тоже ничего не сказала, и он прибавил: — Мои поздравления, Доминик, ты подтвердила все лучшее, что я о тебе думал, — тем, что это тебя ничуть не шокировало.
— На что ты рассчитываешь, Эллсворт? Хочешь меня шокировать или на что-то намекаешь?
— О, считай это чем угодно, например, предварительным прощупыванием. Но если честно, это ровно ничего не значило. Просто немного пошлости. Это тоже особенность метода Тухи, — понимаешь, я всегда рекомендую в нужное время выйти из роли. Ведь по сути такой убежденно-скучный пуританин, как я, просто обязан иногда предстать в ином свете — для разнообразия.
— А ты пуританин, Эллсворт? Не могу сказать, кто ты — по сути. Я не знаю.
— Осмелюсь предположить, что никто не знает, — любезно возразил он. — Хотя в действительности здесь нет никакой тайны. Все очень просто.
Все очень просто. Все всегда просто, если свести проблему к основным понятиям. Ты бы очень удивилась, узнав, сколь они малочисленны. Пожалуй, только два, которые объясняют все обо всех. Трудно только разобраться, свести все к ним… потому-то люди и не хотят обременять себя этим. Да и результат им вряд ли понравится.
— Мне все равно. Я знаю, что я такое. Давай выкладывай. Я просто стерва.
— Не стоит обманывать себя, дорогая. Ты гораздо хуже, чем стерва. Ты — святая. Что доказывает, почему святые опасны и нежеланны.
— А ты?
— Ну я как раз точно знаю, что я такое. Это уже само по себе может объяснить многое во мне. Я даю тебе полезную подсказку — если ты вдруг захочешь ею воспользоваться. Но это, конечно, вряд ли. Хотя может быть — в будущем.
— А зачем мне это?
— Я нужен тебе, Доминик. Так что было бы неплохо, если бы ты меня немного понимала. Видишь, мне совсем не страшно, что меня поймут. Во всяком случае, ты.
— Ты мне нужен?
— Ну зачем же так, прояви еще и немного храбрости.
Она молча и холодно ждала. Он улыбнулся, явно довольный, даже не пытаясь скрыть свое удовлетворение.
— Давай взглянем, — начал он, разглядывая без особого внимания потолок, — на контракты, которые ты добыла для Питера Китинга. Здание под контору Крайсона в этом смысле ничего не значило — Говард Рорк никогда бы его не получил. С домом Линдсея получше — кандидатура Рорка явно рассматривалась, и, если бы не ты, я думаю, он бы его получил. То же и с клубом «Стоунбрук» — у него был шанс, пока ты не вмешалась. — Он взглянул на нее и тихонько прищелкнул языком. — Никаких комментариев по поводу стиля и методов, Доминик? — Улыбка Тухи была похожа на застывший жир, плавающий над мягкими переливами его голоса. — Ты дала промашку с загородным домом Норриса. Ты знаешь, он подписал контракт на прошлой неделе. Что ж, не может ведь тебе постоянно везти. Кроме того, дом Энрайта — это большое дело; он породил много толков, и постепенно многие начали проявлять интерес к мистеру Говарду Рорку. Но ты все великолепно обставила. Мои поздравления. Ну а теперь — разве ты не считаешь, что я к тебе хорошо отношусь? Каждому художнику нужно признание, а тут больше некому тебя поздравить, потому что никто не догадывается, что ты делаешь. Только Рорк и я, а он не станет тебя благодарить. Если подумать, то я, пожалуй, соглашусь, что Рорк не знает, что ты делаешь, а это портит всю радость, не так ли? Она спросила: