Коридорный внес на подносе чай.
— Пожалуйста, дорогая, разлей, — обратился к Кэтрин Тухи.
— Ах, нет ничего лучше, как попить днем чайку. Когда исчезнет Британская империя, историки обнаружат, что она сделала два неоценимых вклада в цивилизацию — чайный ритуал и детективный роман. Кэтрин, дорогая, почему ты держишь ручку чайника, как нож мясника? Впрочем, ладно, это очаровательно, именно за это мы тебя и любим, Питер и я, мы бы тебя не любили, если бы ты была элегантна, как герцогиня, — ну кому в наше время нужна герцогиня?
Кэтрин разлила чай, пролив его на скатерть, чего раньше с ней не случалось.
— Мне действительно хотелось взглянуть на вас двоих вместе, — сказал Тухи, бережно держа на весу хрупкую чашечку. — Глупо с моей стороны, не правда ли? Вообще говоря, ничего особо замечательного не происходит, но иногда я становлюсь глупым и сентиментальным, как и все мы. Я хочу поздравить тебя, Кэтрин, хотя должен извиниться перед тобой, потому что никогда не подозревал в тебе столько вкуса. Вы с Питером чудесная пара. Ты сможешь много дать ему. Ты будешь готовить для него пышки, стирать его платки и рожать ему детей, хотя, конечно, дети, все они болеют рано или поздно ветрянкой, что весьма неприятно.
— Но вы… вы это одобряете? — обеспокоено спросил Китинг.
— Одобряю это? Что это, Питер?
— Нашу женитьбу… со временем.
— Что за вопрос, Питер! Конечно, одобряю. Но вы так молоды! С молодыми всегда так — они видят препятствия там, где их нет. Вы спрашиваете об этом так, будто это настолько важно, чтобы можно было не одобрить.
— Кэти и я встречаемся вот уже семь лет, — попытался обороняться Китинг.
— И это была, конечно, любовь с первого взгляда?
— Да, — ответил Китинг, чувствуя себя смешным.
— Тогда, должно быть, была весна, — сказал Тухи. — Обычно так и бывает. Всегда найдется темный кинозал и парочка, витающая в облаках. Они держат друг друга за руки — но руки потеют, если держать их слишком долго, не правда ли? И все же быть влюбленным — это прекрасно. Мир не знает более трогательной истории — и более банальной. Не отворачивайся так, Кэтрин. Нельзя позволять себе терять чувство юмора.
Он улыбнулся. Сердечность его улыбки согрела их обоих. Сердечности было так много, что она затопила их любовь, которая показалась такой мелкой и жалкой, потому что только нечто достойное могло породить такую бездну сострадания. Тухи спросил:
— Кстати, Питер, а когда вы намерены пожениться?
— Ну… вообще-то мы еще не говорили об определенной дате.
Понимаете, у меня столько всего произошло, а теперь и у Кэти есть своя работа и… Да, между прочим, — резко прибавил он, потому что эта работа Кэти без всякого на то основания нервировала его, — когда мы поженимся, Кэти должна будет отказаться от нее. Я ее не одобряю.
— Я тоже не одобряю, — подтвердил Тухи, — если это не нравится Кэтрин.
Кэтрин работала дневной сиделкой в яслях при школе для бедных в Клиффорде. Это была ее собственная идея. Она часто посещала школу вместе с дядюшкой, который преподавал там экономику, и заинтересовалась этой работой.
— Но она мне действительно нравится! — воскликнула Кэтрин с внезапным возбуждением. — Я не понимаю, почему ты против этого, Питер! — В ее голосе прорезалась резковатая нотка, вызывающая и неприятная. — Никогда в жизни я не чувствовала такого удовлетворения: помогать людям, которые беспомощны и несчастны. Я была там и сегодня утром — мне не нужно было идти, но я этого хотела, а потому забежала туда по дороге домой. У меня даже не было времени переодеться. Но это ничего не значит, кому интересно, как я выгляжу? — Резкая нотка в ее голосе исчезла, она заговорила оживленно и очень быстро: — Дядя Эллсворт, вообрази! У Билли Хансена болит горло — ты помнишь Билли? А нянюшки там не было, и я должна была прочистить ему горло эгриролом! Бедняжка, у него был ужасный белый налет в горле!
Ее голос, казалось, сиял, как будто она говорила о чем-то чрезвычайно прекрасном. Она смотрела на дядю. И Китинг впервые уловил в ее взгляде чувство, которого ожидал увидеть. Она продолжала говорить о своей работе, о детях, о школе. Тухи внимательно слушал, ничего не произнося. Но серьезность и внимание в глазах преобразили его. Насмешливая веселость исчезла, он забыл о собственном совете и стал серьезен, по-настоящему серьезен. Заметив, что тарелка Кэтрин опустела, он просто предложил ей поднос с бутербродами, но при этом каким-то образом сделал свой жест жестом уважения.
Китинг нетерпеливо ждал, когда она хотя бы на секунду прервется. Ему хотелось сменить тему. Он осмотрелся вокруг и увидел воскресные газеты. Этот вопрос уже давно засел в его голове. Он осторожно спросил:
— Эллсворт, что вы думаете о Рорке?
— Рорк? Рорк? — повторил Тухи. — Кто такой Рорк?
Слишком невинный, слишком обыденный тон, которым он повторил имя, с едва заметной презрительной интонацией в конце, позволил Китингу увериться, что Тухи хорошо знает это имя. Когда человек совершенно незнаком с чем-либо, он обычно не подчеркивает свое полное незнание. Китинг сказал:
— Говард Рорк. Помните, архитектор? Тот, кто строит дом Энрайта.
— О? Ах да, тот, кто наконец-то строит дом Энрайта. И что?