— Ах да. Этот. Он уехал.
— Уехал?
— Ну да. Уволился и уехал в Нью-Йорк, по-моему. Очень неожиданно.
— Когда — неделю назад?
— Нет, что вы. Только вчера.
— Скажите, как… — Она остановилась. Она собиралась спросить, как его зовут. Но вместо этого спросила: — Почему здесь вчера работали до позднего вечера? Я слышала взрывы.
— Выполняли особый заказ для клиента мистера Франкона. Здание «Космо-Злотник». Слыхали, наверное? Спешная работа.
— Да… понятно.
— Я сожалею, что это вас побеспокоило, мисс Франкон.
— Нет, вовсе нет.
Она ушла. Она так и не спросила его имени. В этом был ее последний шанс вновь обрести свободу.
Она шла стремительно, чувствуя внезапное облегчение. Она удивилась, почему не замечала, что не знает его имени, и почему ни разу не спросила его об этом. Может быть, потому что узнала о нем все, что нужно было знать, с первого взгляда. Она подумала, что в Нью-Йорке невозможно разыскать безымянного рабочего. Значит, можно быть спокойной. Вот если бы она знала его имя, то уже сейчас была бы на пути в Нью-Йорк.
Дальше все просто и понятно. Главное, никогда не пытаться разузнать его имя. Ей дарована отсрочка. Дарован шанс бороться. Она поборет это в себе, или это поборет ее. Если она будет побеждена, она спросит, как его зовут.
III
Когда Питер Китинг вошел в кабинет, открывающаяся дверь издала высокий трубный звук. Она распахнулась перед ним будто сама по себе — как при приближении человека, перед которым все двери должны открываться именно таким образом.
Его рабочий день в конторе начинался с газет. Внушительная их пачка, сложенная секретарем на столе, уже поджидала его. Он с удовольствием читал все новое, что появлялось в печати о строительстве здания «Космо-Злотник» или о фирме «Франкон и Китинг».
В сегодняшних утренних газетах о них не упоминалось, и Китинг хмурился. Он заметил, тем не менее, статью об Эллсворте М. Тухи. Это была ошеломляющая статья. Умер известный филантроп Томас Л. Фостер, который оставил скромную сумму в сто тысяч долларов Эллсворту М. Тухи — «моему другу и духовному наставнику в знак признательности его благородному уму и подлинной преданности человечеству».
Тухи — «моему другу и духовному наставнику в знак признательности его благородному уму и подлинной преданности человечеству». Эллсворт принял наследство и тотчас передал его, не истратив ни цента, в Центр социальных исследований, передовое учебное заведение, где он читал лекции по курсу «Искусство как социальный феномен». Его объяснение было очень простым: он не верит в такой институт, как частное наследование. От дальнейших объяснений он отказался. «Нет, друзья мои, — сказал он, — не стоит больше об этом. — И прибавил, проявляя свою очаровательную способность смягчать серьезность собственных слов: — Мне нравится предаваться роскоши комментировать только интересные темы. Я не считаю свою особу одной из таких тем».
Питер Китинг прочел статью. И так как он знал, что подобного поступка не совершит никогда в жизни, он чрезвычайно им восхищался.
Потом он подумал в привычном приступе раздражения, что так и не сумел познакомиться с Эллсвортом Тухи. Тухи отправился в турне с лекциями вскоре после решения комиссии конкурса
«Космо-Злотника», и вот теперь, после самой блестящей награды, которую он когда-либо получал, отсутствие одного человека, с которым он больше всего хотел встретиться, обесценивало все его достижения. За все это время в колонке, которую вел Тухи, не появилось даже упоминания о Китинге. И в это утро Питер с надеждой обратился к колонке «Вполголоса» в «Знамени». Но сегодня «Вполголоса» была вся посвящена «Песням и прочему» и стремилась доказать превосходство народных песен над всеми другими видами музыкального творчества и хорового пения — над любой другой манерой исполнения.
Китинг отбросил «Знамя». Он встал и возбужденно заходил по кабинету, ибо пришло время подумать о гложущей его проблеме. Вот уже которое утро он все откладывал ее решение. Она была связана с выбором скульптора для здания «Космо-Злотник». Несколько месяцев назад заказ на сооружение гигантской статуи «Трудолюбие», предназначавшейся для установки в главном вестибюле здания, был отдан — предварительно — Стивену Мэллори. Это решение озадачило Китинга, но оно принадлежало мистеру Злотнику, поэтому Китинг одобрил его. Он встретился с Мэллори и сказал ему: «…в знак признания ваших выдающихся способностей… конечно, у вас нет имени, но оно у вас появится после получения такого заказа, как мое здание, что не часто случается».
Мэллори ему не понравился. Глаза Мэллори были подобны черным провалам тлеющего пожара, и Мэллори ни разу не улыбнулся. Ему было двадцать четыре года, однажды уже состоялась выставка его работ, но заказами его не баловали. Его работы были необычны и чересчур агрессивны. Китинг запомнил, что как-то написал о них в рубрике «Вполголоса» Эллсворт Тухи: «Скульптуры мистера Мэллори были бы весьма замечательны, если бы можно было забыть гипотезу о сотворении мира и человека Господом. Если бы эту работу доверили мистеру Мэллори, возможно, он смог бы справиться с ней лучше, чем Всемогущий, если судить по тому, что он выдает в камне за человеческое тело. Или все же не смог бы?»