— Китинг невольно подался вперед. — Но сначала подумай и скажи, что заставляло меня работать в течение многих лет. Деньги? Слава? Альтруизм?
Китинг медленно покачал головой.
— Ага. Ты начинаешь понимать. Итак, что бы мы ни решили, давай не говорить о бедняках, живущих в трущобах. Они здесь ни при чем, хотя я и не завидую тому, кто возьмет на себя труд объяснять это идиотам. Видишь ли, меня всегда интересовали не мои клиенты, а их архитектурные потребности. Я отношусь к ним как к части профессиональных проблем, как к строительному материалу — кирпичу, стали. Кирпичи и сталь — не цель моей деятельности. Как и клиенты. И те и другие — лишь средство. Питер, чтобы сделать что-то для людей, нужно быть в состоянии это сделать. А для этого надо любить само дело, а не второстепенные последствия. Дело, а не людей. Собственные действия, а не объект твоих благодеяний. Я буду рад, если людям, которые в этом нуждаются, будет лучше жить в доме, который я построил. Но это не основной мотив моей работы. И не причина. И не награда. — Он подошел к окну и остановился, глядя на огни города, отраженные в темной реке. — Вчера ты спросил: какому архитектору не интересно заниматься жилищным строительством. Я ненавижу даже саму эту идею. Я полагаю, что надо обеспечить приличной квартирой человека, который зарабатывает пятнадцать долларов в неделю. Но не за счет других людей. Не тогда, когда это повышает налоги и квартирную плату других и заставляет людей, зарабатывающих сорок долларов, жить в крысиной норе. Именно это происходит в Нью-Йорке. Никому не по карману современная квартира — кроме самых богатых и самых бедных. Ты видел перестроенные особняки, в которых живут семьи средних американцев? Видел крошечные кухни и допотопный водопровод? Люди вынуждены жить там, потому что недостаточно бедны. Они зарабатывают сорок долларов в неделю, и их никто не пустит в эти строящиеся дома. Но именно они субсидируют это проклятое строительство. Они платят налоги, а вместе с налогами растет их квартплата. И они вынуждены переезжать из перестроенных зданий в неперестроенные, а оттуда в квартирки со смежными комнатами. У меня нет желания наказывать человека только за то, что он стоит лишь пятнадцать долларов в неделю. Но будь я проклят, если понимаю, почему нужно наказывать человека, который стоит сорок, более того, наказывать в пользу худшего работника. Разумеется, существует множество теорий на эту тему. Но посмотри, каков результат. Архитекторы двумя руками голосуют за государственное строительство. А знаешь ли ты хоть одного архитектора, который бы не ратовал за планирование городов? Мне хотелось бы задать ему вопрос: может ли он быть уверен, что одобренный план будет именно тем, который он предложил? И даже если это так, какое право он имеет навязывать его другим? А если нет, что будет с его работой? Думаю, он ответит, что не хочет ни того, ни другого. Он хочет работать в коллективе, хочет коллегиальности и сотрудничества. А в результате получается «Марш столетий». Питер, каждый из вас, состоявших в комитете, значительно лучше работал самостоятельно, чем коллективно. Спроси себя почему.
— Кажется, я знаю почему… Но Кортландт…
— Да, Кортландт. Так вот, я рассказал тебе, во что не верю, чтобы ты понял, чего я хочу и какое право имею хотеть этого. Я не верю в государственное жилищное строительство. И не хочу ничего слышать о его благородных целях. Я не думаю, что они благородны. Но и это не имеет значения. Меня это не волнует — ни кто будет жить в этом доме, ни по чьему заказу он строится. Меня интересует только сам дом. Если он должен быть построен, это надо сделать хорошо.
— Ты… возьмешься за строительство?
— Все эти годы, работая над жилищной проблемой, я не надеялся увидеть результат. Я заставлял себя не лелеять надежд. Я думал, что мне не представится возможности показать, что можно сделать в широком масштабе.
Между прочим, государственное строительство настолько взвинтило цены, что частные фирмы не могут себе позволить ни таких проектов, ни даже дешевых доходных домов. И ни одно правительство никогда не поручит мне никакой работы. Это и ты понимаешь. Ты сказал, мне не обойти Тухи. И он далеко не один. Никакой совет, комитет, комиссия ни разу не предложили мне работу, коллективную или персональную, если кто-нибудь не сражался за меня, как Кент Лансинг. На это есть причины, но не будем их обсуждать. Я только хочу, чтобы ты знал, насколько ты мне нужен, чтобы то, что мы предпримем, было честной сделкой.
— Тебе нужен я?
— Питер, я полюбил этот проект. Я хочу видеть его претворенным в жизнь. Хочу сделать его живым, действующим. Все живое — это единое целое. Целое, завершенное, чистое. Ты знаешь, что лежит в основе сведения всего в единое целое? Мысль. Мысль, единственная мысль, которая создает целое и все его части. Мысль, которую никто не в силах изменить. Я хочу проектировать Кортландт. Хочу увидеть проект воплощенным. Хочу увидеть, что его построили точно по моему проекту.
— Говард… это действительно важно.
— Ты это понимаешь?
— Да.
— Мне нравится получать деньги за свою работу. Но на этот раз я могу отказаться от них. Мне нравится, когда люди знают, что эту работу выполнил я. Но я могу отказаться и от этого. Это не имеет для меня такого уж большого значения. Мне хотелось бы, чтобы жильцы стали счастливы благодаря моему труду. Но и это не имеет значения. Единственное, что важно, моя цель, награда, начало и конец — сама работа. Работа, которую я сделаю так, как я ее понимаю. Питер, в мире нет ничего, что бы ты мог мне предложить, кроме этого. Предложи мне это, и получишь все, что только я могу дать. Сделать работу так, как я хочу. Личная, себялюбивая мотивация. Только так я работаю, и в этом весь я.