— Так не бывает.
Но он присел на край скомканной постели и, наклонившись вперед, без смущения изучающе смотрел на Рорка, взвешивай, как на весах, все детали его внешности, голоса и поведения.
— Послушайте, — заговорил Рорк очень отчетливо, взвешивая каждое слово, — я хочу заказать вам статую для храма Стоддарда. Найдите лист бумаги, и мы с вами сейчас составим контракт, в котором будет сказано, что я обязуюсь выплатить вам миллион долларов неустойки, если найму другого скульптора или откажусь использовать вашу работу по назначению.
— Можно говорить нормально. Я не пьян. Не настолько. Я все понимаю.
— И что же?
— Почему вы выбрали меня?
— Потому что вы хороший скульптор.
— Это неправда.
— Что вы хороший скульптор?
— Что вы выбрали меня по этой причине. Кто посоветовал вам обратиться ко мне?
— Никто.
— Кто-нибудь из женщин, с которыми я спал?
— Я не знаю, с кем вы спите.
— Туго с деньгами?
— Нет, меня финансируют без ограничений.
— Из жалости?
— Нет. Почему я должен вас жалеть?
— Хотите получить рекламу в связи с моим покушением на Тухи?
— О Боже! С какой стати?
— Тогда что же?
— Почему вы вытаскиваете на свет какую-то чушь вместо очевидной причины?
— А именно?
— Мне нравятся ваши работы.
— Ну конечно. Все так говорят. Так нам положено говорить и верить сказанному. Представьте, что было бы, если бы не такие утеплительные сказочки.
Все так говорят. Так нам положено говорить и верить сказанному. Представьте, что было бы, если бы не такие утеплительные сказочки. Ну хорошо, вам нравятся мои работы. А настоящая причина?
— Мне нравятся ваши работы.
Мэллори заговорил серьезным, трезвым голосом:
— Вы хотите сказать, что видели мои работы и они вам понравились, вам… одному… самому, без подсказок со стороны; никто вам не внушал, что они должны вам понравиться и почему. И вы решили, что я вам подойду по одной только этой причине, ничего больше не зная обо мне и не желая знать… только потому, что это мои работы и вы в них нашли нечто, что вам нравится. И поэтому-то вы решаете нанять меня, разыскиваете по всему городу, находите, выслушиваете оскорбления — все ради того, что вы усмотрели в моих работах, ради чего-то в них, что придало мне такую значимость в ваших глазах, что вы почувствовали: мне без него не обойтись, он мне нужен. Вы это хотите сказать? Это имеете в виду?
— Именно это, — сказал Рорк.
Глаза Мэллори округлились, на них страшно было смотреть. Он тряс головой и повторял, будто утешая себя, одно короткое, простое слово — «нет».
Он еще больше наклонился вперед. Голос его, умирая, молил:
— Послушайте, мистер Рорк. Обещаю не держать на вас зла. Мне просто надо знать. Хорошо, я вижу, что вы настроились заполучить меня, и вы знаете, что получите меня на любых условиях, нет нужды подписывать миллионный контракт, достаточно посмотреть на эту комнату, и вам ясно: я ваш со всеми потрохами. Тогда почему бы вам не сказать мне правду? Для вас это ничего не изменит, а для меня это очень важно.
— Что очень важно для вас?
— Чтобы я не… чтобы не… Послушайте. Я не думал, что кому-нибудь когда-нибудь понадоблюсь. Но вам я понадобился. Хорошо. Согласен еще раз пройти через все. Только теперь я не хочу думать, что работаю на кого-то, кому нравится моя работа. Вот на такое я больше не согласен. Мне будет лучше, если вы мне скажете… Спокойнее будет. Зачем вам разыгрывать передо мной спектакль? Я ничто. Я не стану хуже думать о вас, если вас это волнует. Неужели вы не понимаете, что благородней, порядочней сказать правду. Тогда все будет просто и честно. Я буду больше уважать вас. Нет, правда.
— Что с тобой, малыш? Что они сделали с тобой? Почему ты говоришь такое?
— Потому что… — Мэллори внезапно взревел, потом у него перехватило горло, голова опустилась, и закончил он равнодушным шепотом: — Потому что я провел два года, — он вялым движением очертил комнату, — вот как я провел два года, приучая себя к мысли, что всего, что вы сейчас говорите обо мне, не существует…
Рорк подошел к нему, поднял его подбородок, вздернув одним движением, и сказал:
— Какой же ты дурачок! Ты не имеешь права переживать из-за того, что я думаю о твоих работах, кто я такой и зачем пришел. Ты слишком талантлив, чтобы страдать от таких мелочей. И если все же хочешь знать мое мнение, лучшего скульптора, чем ты, у нас нет. Я так думаю, потому что твои статуи изображают человека не таким, каков он есть, но таким, каким он мог бы и должен быть. Потому что ты вышел из круга вероятного и позволил увидеть возможное — ставшее возможным благодаря тебе. Потому что в твоих работах меньше, чем у кого-либо, презрения к человечеству. Тебе присуще великое уважение к человеку. Твои статуи воплощают героическое в человеке. Так что я пришел не для того, чтобы сделать тебе одолжение, и не потому, что пожалел тебя, не потому, что ты крайне нуждаешься в работе. Меня привела к тебе простая корыстная цель, та же, что заставляет человека искать самую чистую пищу, какую можно найти. Ведь это закон выживания — не правда ли? — искать лучшее. Я пришел не ради тебя. Ради себя.
Мэллори рванулся прочь от него, рухнул лицом на постель, вытянул перед собой руки, сжал кулаки и закрыл ими голову.