Ты им ответишь! Всем — газеткам Винанда, тем, чьи глаза делают существование таких газеток возможным, и тем, кто стоит за ними».
— Рорк.
Он не отвечал.
— Это хуже, чем Питер Китинг, да? — спросила она.
— Намного хуже.
— Ты хочешь меня остановить?
— Нет.
Он не дотронулся до нее с тех пор, как отпустил ее локоть, да и этот жест годился разве что для санитарной машины. Она протянула руку — и коснулась его руки. Он не отдернул пальцы и не изобразил безразличия. Она наклонилась, взяла его руку, не поднимая ее с его колен, и прижалась к ней губами. Шляпа слетела с ее головы, и он видел белокурые волосы на своих коленях, чувствовал, как она вновь и вновь целует его руку. Его пальцы сжали ее руку, это был единственный ответ.
Она подняла голову и посмотрела на улицу. Вдали висело освещенное окно, забранное решеткой из простых железных прутьев. Маленькие домики уходили в темноту, вдоль узких тротуаров стояли беззащитные деревья.
Она заметила свою шляпу, упавшую на нижнюю ступеньку, и наклонилась поднять ее. Ее рука без перчатки легла на ступеньку. Камень был старый, изношенный и ледяной. Она ощутила удовольствие от прикосновения. Она замерла на мгновение, согнувшись над камнем, ощущая эти ступеньки, по которым прошлось столько ног.
— Рорк, где ты живешь?
— Снимаю комнату.
— Какую?
— Просто комнату.
— Какая она? Какие там стены?
— Оклеенные обоями. Выцветшими.
— А какая мебель?
— Стол, стулья, кровать.
— Нет, расскажи подробнее.
— Там есть шкаф для белья, комод, кровать, большой стол…
— Возле стены?
— Нет. Я поставил его напротив окна, я там работаю. Еще там есть стул с прямой спинкой, кресло с встроенной лампой и книжная полка, которой я не пользуюсь. Наверно, это все.
— Коврики? Занавески?
— Кажется, на окнах что-то есть и лежит какой-то коврик. Пол прекрасно отполирован, это великолепное старое дерево.
— Я буду думать о твоей комнате ночью — в поезде. Он смотрел на другую сторону улицы. Она попросила:
— Рорк, разреши мне остаться с тобой на ночь.
— Нет.
Она проследила за его взглядом. Он смотрел на скрежетавшие в котлопане механизмы. Помолчав, она спросила:
— Как тебе удалось получить этот заказ?
— Заказчик видел мои постройки в Нью-Йорке, и они ему понравились.
Из котлована вышел мужчина в комбинезоне, всмотрелся в темноту и крикнул:
— Это вы, босс?
— Да, — крикнул в ответ Рорк.
— Не можете спуститься сюда на минутку?
Рорк пошел к нему через улицу. Она не слышала разговора, услышала только, как Рорк весело сказал: «Это легко», а затем оба направились к спуску в котлован. Мужчина остановился, заговорил, объясняя. Рорк откинул назад голову, наблюдая за поднимавшейся вверх стальной конструкцией; свет падал прямо на его лицо, и Доминик увидела его серьезный взгляд, его выражение наполнило ее радостным чувством — она увидела его натренированный грамотный ум в действии. Он наклонился, подобрал кусок фанеры, вынул из кармана карандаш и начал быстро чертить, стоя одной ногой на груде досок и объясняя что-то мужчине, который удовлетворенно кивал. Она не могла расслышать слов, но чувствовала отношение Рорка к этому человеку, к другим людям в котловане — какое-то свежее чувство верности и братства, которое совсем не соответствовало тому, что принято называть этими словами. Он закончил, протянул чертеж мужчине, и оба чему-то засмеялись. Затем Рорк вернулся к ней и уселся рядом на ступеньках.
— Рорк, — сказала она, — я хочу остаться здесь с тобой на все оставшиеся нам годы. — Он выжидающе смотрел на нее. — Я хочу жить здесь.
— Я хочу жить здесь. — В ее голосе звучало с трудом сдерживаемое напряжение. — Я хочу жить, как живешь ты. Не касаться своих денег, я их кому-нибудь отдам. Стиву Мэллори, если хочешь, или какой-нибудь из организаций Тухи, не имеет значения. Мы снимем здесь дом, такой же, как эти, и я буду — не смейся, я все умею — готовить, стирать твое белье, мыть пол. А ты откажешься от архитектуры.
Он не смеялся. Доминик видела только сосредоточенное внимание к тому, что она говорила.
— Рорк, постарайся понять, пожалуйста, постарайся понять. У меня нет сил видеть, что они с тобой делают, что они еще с тобой сделают. Это страшно важно — ты, эти здания и твои чувства. Но ты не можешь так продолжать. Это не может продолжаться долго. Они тебе не позволят. Ты движешься к катастрофе. Это не может кончиться иначе. Сдайся. Возьмись за какую-нибудь бессмысленную работу — как в каменоломне. Будем жить здесь. Мы будем мало получать и ничего не будем отдавать. Будем жить только для себя, как сможем.
Он рассмеялся. Он не хотел смеяться, но уже не мог остановиться.
— Доминик. — Ее поразило, как он произнес ее имя. Это дало ей силы выслушать последовавшие за этим слова: — Я хотел бы сказать тебе: то, что ты сказала, было для меня соблазном, во всяком случае на мгновение. Но это не так. Если бы я был жестоким человеком, я бы принял твое предложение. Чтобы увидеть, как скоро ты начнешь умолять меня вернуться к строительству.
— Да… Возможно…
— Выходи замуж за Винанда и оставайся с ним. Это лучше того, что ты делаешь с собой сейчас.
— Ты не против… если мы чуточку посидим здесь… и… не будем говорить об этом, а просто побеседуем, как будто все идет как надо… пусть это будет получасовым перемирием… Расскажи мне, как ты проводил время здесь, все, что можешь припомнить…