Тогда дверь в доме Сухого Лога распахнулась, и он сам сошел с крыльца —
не раскрашенный во все цвета спектра охотник за улетевшим летом, а
восстановленный в правах овцевод. На нем была серая шерстяная рубашка,
раскрытая у ворота, штаны из коричневой парусины, заправленные в высокие
сапоги, и сдвинутое на затылок белое сомбреро. Двадцать лет ему можно было
дать или пятьдесят — это уже не заботило Сухого Лога. Когда его
бледно-голубые глаза встретились с ясным взором Панчиты, в них появился
ледяной блеск. Он подошел к калитке и остановился. Длинной своей рукой он
показал на дом О’Брайанов.
— Ступай домой, — сказал он. — Домой, к маме. Надо же быть таким
дураком! Как еще меня земля терпит! Иди себе, играй в песочек. Нечего тебе
вертеться около взрослых мужчин. Где был мой рассудок, когда я строил из
себя попугая на потеху такой девчонке! Ступай домой и чтобы я больше тебя не
видел. Зачем я все это проделывал, хоть бы кто-нибудь мне объяснил! Ступай
домой, а я постараюсь про все это забыть.
Панчита повиновалась и, не говоря ни слова медленно пошла к своему
дому. Но идя, она все время оборачивалась назад, и ее большие бесстрашные
глаза не отрывались от Сухого Лога. У калитки она постояла с минуту, все так
же глядя на него, потом вдруг повернулась и быстро вбежала в дом.
Старуха Антония растапливала плиту в кухне. Сухой Лог остановился в
дверях и жестко рассмеялся.
— Ну разве не смешно? — сказал он. — А, Тония? Этакий старый носорог и
втюрился в девчонку.
Антония кивнула.
— Нехорошо, — глубокомысленно заметила она, — когда чересчур старый
любит muchacha.
— Что уж хорошего, — мрачно отозвался Сухой Лог. — Дурость и больше
ничего. И вдобавок от этого очень больно.
Он принес в охапке все атрибуты своего безумия — синий костюм, ботинки,
перчатки, шляпу — и свалил их на пол у ног Антонии.
— Отдай своему старику, — сказал он. — Пусть в них охотится на
антилопу.
Когда первая звезда слабо затеплилась на вечернем, небе. Сухой Лог
достал свое самое толстое руководство по выращиванию клубники и уселся на
крылечке почитать, пока еще светло. Тут ему показалось, что на клубничных
грядках маячит какая-то фигура. Он отложил книгу, взял кнут и отправился на
разведку.
Это была Панчита. Она незаметно проскользнула сквозь изгородь и успела
уже дойти до середины сада. Увидев Сухого Лога, она остановилась и обратила
к нему бестрепетный взгляд.
Слепая ярость овладела Сухим Логом. Сознание своего позора переродилось
в неудержимый гнев. Ради этого ребенка он выставил себя на посмешище. Он
пытался подкупить время, чтобы оно, ради его прихоти, обратилось вспять — и
над ним надсмеялись. Но теперь он понял свое безумие. Между ним и юностью
лежала пропасть, через которую нельзя было построить мост — даже если надеть
для этого желтые перчатки.
Между ним и юностью
лежала пропасть, через которую нельзя было построить мост — даже если надеть
для этого желтые перчатки. И при виде этой мучительницы, явившейся донимать
его новыми проказами, словно озорной мальчишка, злоба наполнила душу Сухого
Лога.
— Сказано тебе, не смей сюда ходить! — крикнул он. — Ступай домой!
Панчита подошла ближе.
Сухой Лог щелкнул бичом.
— Ступай домой! — грозно повторил он. — Можешь там разыгрывать свои
комедии. Из тебя вышел бы недурной мужчина. Из меня ты сделала такого, что
лучше не придумать!
Она подвинулась еще ближе — молча, с тем странным, дразнящим,
таинственным блеском в глазах, который всегда так смущал Сухого Лога. Теперь
он пробудил в нем бешенство.
Бич свистнул в воздухе. На белом платье Панчиты повыше колена
проступила алая полоска.
Не дрогнув, все с тем же загадочным темным огнем в глазах, Панчита
продолжала идти прямо к нему, ступая по клубничным грядкам. Бич выпал из его
дрожащих пальцев. Когда до Сухого Лога оставался один шаг, Панчита протянула
к нему руки.
— Господи! Девочка!.. — заикаясь, пробормотал Сухой Лог. — Неужели
ты…
Времена года могут иной раз и сдвинуться. И кто знает, быть может, для
Сухого Лога настало в конце концов не бабье лето, а самая настоящая весна.