— Пейсли нет. Надо подождать Пейсли.
Раз дружба, так дружба навсегда, таков Телемак Хикс, — говорю я.
Миссис Джессап так и стрельнула глазами, но проповедник, — согласно
инструкции, прекратил свои заклинания.
Через несколько минут галопом влетает Пейсли, на ходу пристегивая
манжету. Он объясняет, что единственная в городе галантерейная лавочка была
закрыта по случаю свадьбы, и он не мог достать крахмальную сорочку себе по
вкусу, пока не выставил заднее окно лавочки и не обслужил себя сам. Затем он
становится по другую сторону невесты, и венчание продолжается. Мне кажется,
что Пейсли рассчитывал, как на последний шанс, на проповедника — возьмет да
и обвенчает его по ошибке с вдовой.
Окончив все процедуры, мы принялись за чай, вяленую антилопу и
абрикосовые консервы, а затем народишка убрался с миром. Пейсли пожал мне
руку последним и сказал, что я действовал честно и благородно и он гордится,
что может называть меня своим другом.
У проповедника был небольшой домишко фасадом на улицу, оборудованный
для сдачи внаем, и он разрешил нам занять его до утреннего поезда в десять
сорок, с которым мы отбывали в наше свадебное путешествие в Эль-Пасо. Жена
проповедника украсила комнаты мальвами и плющом, и дом стал похож на беседку
и выглядел празднично.
Часов около десяти в тот вечер я сажусь на крыльцо и стаскиваю на
сквознячке сапоги; миссис Хикс прибирает в комнате. Скоро свет в доме погас,
а я все сижу и вспоминаю былые времена и события. И вдруг я слышу, миссис
Хикс кричит:
— Лем, ты скоро?
— Иду, иду, — говорю я, очнувшись. — Ей-же-ей, я дожидался старикашку
Пейсли, чтобы…
Но не успел я договорить, — заключил Телемак Хикс, — как мне
показалось, что кто-то отстрелил мое левое ухо из сорокапятикалиберного.
Выяснилось, что по уху меня съездила половая щетка, а за нее держалась
миссис Хикс.
————————————————————
1) — Легендарные жители древних Сиракуз, прославившиеся своею дружбой.
Справочник Гименея
Перевод М. Урнова
Я, Сандерсон Пратт, пишущий эти строки, полагаю, что системе
образования в Соединенных Штатах следовало бы находиться в ведении бюро
погоды. В пользу этого я могу привести веские доводы. Ну, скажите, почему бы
наших профессоров не передать метеорологическому департаменту? Их учили
читать, и они легко могли бы пробегать утренние газеты и потом
телеграфировать в главную контору, какой ожидать погоды. Но этот вопрос
интересен и с другой стороны. Сейчас я собираюсь вам рассказать, как погода
снабдила меня и Айдахо Грина светским образованием.
Мы находились и горах Биттер-Рут, за хребтом Монтана, искали золота. В
местечке Уолла-Уолла один бородатый малый, надеясь неизвестно на что, выдал
нам аванс.
В
местечке Уолла-Уолла один бородатый малый, надеясь неизвестно на что, выдал
нам аванс. И вот мы торчали в горах, ковыряя их понемножку и располагая
запасом еды, которого хватило бы на прокорм целой армии на все время мирной
конференции.
В один прекрасный день приезжает из Карлоса почтальон, делает у нас
привал, съедает три банки сливовых консервов и оставляет нам свежую газету.
Эта газета печатала сводки предчувствий погоды, и карта, которую она сдала
горам Биттер-Рут с самого низа колоды, означала: «Тепло и ясно, ветер
западный, слабый».
В тот же день вечером пошел снег и подул сильный восточный ветер. Мы с
Айдахо перенесли свою стоянку повыше, в старую заброшенную хижину, думая,
что это всего-навсего налетела ноябрьская метелица. Но когда на ровных
местах снегу выпало на три фута, непогода разыгралась всерьез, и мы поняли,
что нас занесло. Груду топлива мы натаскали еще до того, как его засыпало,
кормежки у нас должно было хватить на два месяца, так что мы предоставили
стихиям бушевать и злиться, как им заблагорассудится.
Если вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух
человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого
не выдержит.
Когда упали первые снежные хлопья, мы хохотали над своими остротами да
похваливали бурду, которую извлекали из котелка и называли хлебом. К концу
третьей недели Айдахо опубликовывает такого рода эдикт.
— Я не знаю, какой звук издавало бы кислое молоко, падая с воздушного
шара на дно жестяной кастрюльки, но, мне кажется, это было бы небесной
музыкой по сравнению с бульканьем жиденькой струйки дохлых мыслишек,
истекающих из ваших разговорных органов. Полупрожеванные звуки, которые вы
ежедневно издаете, напоминают мне коровью жвачку с той только разницей, что
корова — особа воспитанная и оставляет свое при себе, а вы нет.
— Мистер Грин, — говорю я, — вы когда-то были моим приятелем, и это
мешает мне сказать вам со всей откровенностью, что если бы мне пришлось
выбирать между вашим обществом и обществом обыкновенной кудлатой, колченогой
дворняжки, то один из обитателей этой хибарки вилял бы сейчас хвостом.
В таком духе мы беседуем несколько дней, а потом и вовсе перестаем
разговаривать. Мы делим кухонные принадлежности, и Айдахо стряпает на одном
конце очага, а я — на другом. Снега навалило по самые окна, и огонь
приходилось поддерживать целый день.
Мы с Айдахо, надо вам доложить, не имели никакого образования, разве
что умели читать да вычислять на грифельной доске «Если у Джона три яблока,
а у Джеймса пять…» Мы никогда не ощущали особой необходимости в
университетском дипломе, так как, болтаясь по свету, приобрели кое-какие
истинные познание и могли ими пользоваться в критических обстоятельствах. Но
загнанные снегом в хижину на Биттер-Рут, мы впервые почувствовали, что если
бы изучали Гомера или греческий язык, дроби и высшие отрасли, знания, у нас
были бы кое-какие запасы для размышлений и дум в одиночестве.