Она называла меня Джефф, но из этого ровно ничего не следовало. Надо же ей
было как-нибудь отличать нас друг от друга. А так было быстрее и удобнее. Я
съедал обыкновенно два обеда и старался растянуть их, как на званом обеде в
высшем обществе, где меняют тарелки и жен, и перекидываются шуточками между
глотками. Мэйми все это сносила. Не могла же она устраивать скандалы и
упускать лишний доллар только, потому, что он прибыл не по расписанию.
Через некоторое время еще один парень, — его звали Эд Коллиер, —
возымел страсть к принятию пищи в неурочное время, и благодаря мне и ему
между завтраком и обедом и обедом и ужином были перекинуты постоянные мосты.
Палатка превратилась в цирк с тремя аренами, и у Мэйми совсем не оставалось
времени, чтобы отдохнуть за кулисами. Этот Коллиер был напичкан разными
намерениями и ухищрениями. Он работал по части бурения колодцев, или по
страхованию или по заявкам, или черт Его знает — не помню уж по какой части.
Он был довольно густо смазан хорошими манерами и в разговоре умел
расположить к себе. Мы с Коллиером развели в палатке атмосферу ухаживания и
соревнования. Мэйми держала себя на высоте беспристрастности и распределяла
между нами свои любезности, словно сдавала карты в клубе: одну мне, одну
Коллиеру и одну банку. И ни одной карты в рукаве.
Мы с Коллиером, конечно, познакомились и иногда даже проводили вместе
время за стенами палатки. Без своих военных хитростей Он производил
впечатление славного малого, и его враждебность была забавного свойства.
— Я заметая, что вы любите засиживаться в банкетных залах после того,
как гости все разошлись, — сказал я ему как-то, чтобы посмотреть, что он
ответит.
— Да, — сказал Коллиер подумав. — Шум и толкотня раздражают мои
чувствительные нервы.
— И мои тоже, — сказал я. — Славная девочка, а?
— Вот оно что, — сказал Коллиер и засмеялся. — Раз уж вы сказали это, я
могу вам сообщить, что она не производит дурного впечатления на мой
зрительный нерв.
— Мой взор она прямо-таки радует, — сказал я, — и я за ней ухаживаю.
Сим ставлю вас в известность.
— Я буду столь же честен, — сказал — Коллиер. — И если только в
аптекарских магазинах здесь хватит пепсина, я вам задам такую гонку, что вы
придете к финишу с несварением желудка.
Так началась наша скачка. Ресторан неустанно пополняет запасы. Мэйми
нам прислуживает, веселая, милая и любезная, и мы идем голова в голову, а
Купидон и повар работают в ресторане Дьюгана сверхурочно.
Как-то в сентябре я уговорил Мэйми выйти погулять со мной после ужина,
когда она кончит уборку. Мы прошлись немножко и уселись на бревнах в конце
города. Такой случай мог не скоро еще представиться, и я ей сказал все, что
имел сказать. Что бразильские брильянты, патентованные растопки дают мне
доход, который, вполне может обеспечить благополучие двоих, что ни те, ни
другие не могут выдержать конкуренцию в блеске с глазами одной особы и что
фамилию Дьюган необходимо переменить на Питерс, а если нет, то потрудитесь
объяснить почему.
Мы прошлись немножко и уселись на бревнах в конце
города. Такой случай мог не скоро еще представиться, и я ей сказал все, что
имел сказать. Что бразильские брильянты, патентованные растопки дают мне
доход, который, вполне может обеспечить благополучие двоих, что ни те, ни
другие не могут выдержать конкуренцию в блеске с глазами одной особы и что
фамилию Дьюган необходимо переменить на Питерс, а если нет, то потрудитесь
объяснить почему.
Мэйми сначала ничего не ответила. Потом вдруг как-то вся передернулась,
и тут я услышал кое-что поучительное.
— Джефф, — сказала она, — мне очень жаль, что вы заговорили. Вы мне
нравитесь, вы мне все нравитесь, но на свете нет человека, за которого бы я
вышла замуж, и никогда не будет. Вы знаете, что такое в моих глазах мужчина?
Это могила. Это саркофаг для погребения в нем бифштекса, свиных отбивных,
печенки и яичницы с ветчиной! Вот — что он такое, и больше ничего. Два года
я вижу перед собой мужчин, которые едят, едят и едят, так что они
превратились для меня в жвачных двуногих. Мужчина — это нечто сидящее за
столом с ножом и вилкой в руках. Такими они запечатлелись у меня в сознании.
Я пробовала побороть в себе это, но не могла. Я слышала, как девушки
расхваливают своих женихов, но мне это непонятно. Мужчина, мясорубка и шкаф
для провизии вызывают во мне одинаковые чувства. Я пошла как-то на утренник,
посмотреть на актера, по которому все девушки сходили с ума. Я сидела и
думала, какой он любят бифштекс — с кровью, средний или хорошо прожаренный,
и яйца — в мешочек или вкрутую? И больше ничего. Нет, Джефф. Я никогда не
выйду замуж. Смотреть, как он приходит завтракать и ест, возвращается к
обеду и ест, является, наконец, к ужину и ест, ест, ест…
— Но, Мэйми, — сказал я, — это обойдется. Вы слишком много имели с этим
дела. Конечно, вы когда-нибудь выйдете замуж. Мужчины не всегда едят.
— Поскольку я их наблюдала — всегда. Нет, я вам скажу, что я хочу
сделать. — Мэйми вдруг воодушевилась, и глаза ее заблестели.
— В Терри-Хот живет одна девушка, — ее зовут Сюзи Феетер, она моя
подруга. Она служит там в буфете на вокзале. Я работала там два года в
ресторане. Сьюзи мужчины еще больше опротивели, потому что мужчины, которые
едят на вокзале, едят и давятся от спешки. Они пытаются флиртовать и жевать
одновременно. Фу! У нас с Сюзи это уже решено. Мы копим деньги, в когда
накопим достаточно, купим маленький домик и пять акров земли. Мы уже
присмотрели участок. Будем жить вместе и разводить фиалки. И не советуют
никакому мужчине подходить со своим аппетитом ближе чем на милю к нашему
ранчо.
— Ну, а разве девушки никогда… — начал я. — Но Мэйми решительно
остановила меня.
— Нет, никогда. Они погрызут иногда что-нибудь, вот и все.
— Я думал, конфе…
— Ради бога, перемените тему, — сказала Мэйми.
Как я уже говорил, этот опыт доказал мне, что женское естество вечно
стремится к миражам и иллюзиям.