Он сказал, что
однажды у вас в лагере пекли блинчики и кто-то из ребят треснул тебя по
башке сковородкой. И после этого стоит тебе разгорячиться или взволноваться,
рана начинает тебя беспокоить и ты становишься вроде как сумасшедшим и
бредишь блинчиками. Он сказал, что нужно только отвлечь твои мысли и
успокоить тебя, и ты не опасен. Ну вот, мы с Уиллелой и старались как могли.
Н-да, говорит дядюшка Эмсли, — таких овцеводов, как этот Джексон Птица, не
часто встретишь.
Рассказывай свою историю, Джед не спеша, но бойко смешивал
соответствующие порции из своих мешочков и баночек. К концу рассказа он
поставил передо мной готовый продукт — пару румяных и пышных блинчиков на
оловянной тарелке. Из какого-то секретного хранилища он извлек в придачу
кусок превосходного масла и бутылку золотистого сиропа.
— А давно это было? — спросил я его.
— Три года прошло, — сказал Джед. — Они живут теперь на ранчо
Шелудивого Осла. Но я ни его, ни ее с тех пор не видал. Говорят, что Джексон
Птица украшал свою ферму качалками и гардинами все время пока морочил мне
голову этими блинчиками. Ну, я погоревал да и бросил. Но ребята до сих пор
надо мной смеются.
— А эти блинчики ты делал по знаменитому рецепту? — спросил я.
— Я же тебе говорю, что никакого рецепта не было, — сказал Джед. —
Ребята все кричали о блинчиках, пока сами на них не помешались, и я вырезал
этот рецепт из газеты. Как на вкус?
— Чудесно, — ответил я. — Отчего ты сам не попробуешь, Джед?
Мне послышался вздох.
— Я? — спросил Джед. — Я их в рот не беру.
Санаторий на ранчо
Перевод Т. Озерской
Если вы следите за хроникой ринга, вы легко припомните этот случай. В
начале девяностых годов по ту, сторону одной пограничной реки состоялась
встреча чемпиона с претендентом на это звание, длившаяся всего минуту и
несколько секунд.
Столь короткая схватка — большая редкость и форменное надувательство,
так как она обманывает ожидания ценителей настоящего спорта. Репортеры
постарались выжать из нее все возможное, но если отбросить то, что они
присочинили, схватка выглядела до грусти неинтересной. Чемпион просто
швырнул на пол свою жертву, повернулся к ней спиной и, проворчав: «Я знаю,
что этот труп уже не встанет», протянул секунданту длинную, как мачта, руку,
чтобы он снял с нее перчатку»
Этим и объясняется то обстоятельство, что на следующее утро, едва
забрезжил рассвет, полный пассажирский комплект донельзя раздосадованных
джентльменов в модных жилетах и буйно пестрых галстуках высыпал из
пульмановского вагона на вокзале в Сан-Антонио. Этим же объясняется отчасти
и то плачевное положение, в котором оказался «Сверчок» Мак-Гайр, когда он
выскочил из вагона и повалился на платформу, раздираемый на части сухим,
лающим кашлем, столь привычным для слуха обитателей Сан-Антонио.
Этим же объясняется отчасти
и то плачевное положение, в котором оказался «Сверчок» Мак-Гайр, когда он
выскочил из вагона и повалился на платформу, раздираемый на части сухим,
лающим кашлем, столь привычным для слуха обитателей Сан-Антонио. Случалось,
что в это же самое время Кэртис Рейдлер, скотовод из округа Нуэеес — да
будет над ним благословение божие! — проходил по платформе в бледных лучах
утренней зари.
Скотовод поднялся спозаранку, так как спешил домой и хотел захватить
поезд, отходивший на юг, остановившись возле незадачливого покровителя
спорта он произнес участливо, с характерным для техасца тягучим акцентом.
— Что, худо тебе, бедняжка?
«Сверчок» Мак-Гайр — бывший боксер веса пера, жокей, жучок, специалист
в три листика и завсегдатай баров и спортивных клубов воинственно вскинул
глаза на человека, обозвавшего его «бедняжкой».
— Катись, Телеграфный Столб, — прохрипел он. — Я не звонил.
Новый приступ кашля начал выворачивать его наизнанку, и, обессиленный,
он привалился к багажной тележке. Рейдлер терпеливо ждал, пока пройдет
кашель, поглядывая на белые шляпы, короткие пальто и толстые сигары,
загромоздившие платформу.
— Ты, верно, с севера, сынок? — спросил он, когда кашель стал утихать.
— Ездил поглядеть на бокс?
— Бокс? — фыркнул Мак-Гайр. — Игра в пятнашки! Дал ему раза и уложил на
пол быстрей, чем врач укладывает больного в могилу Бокс! — Он поперхнулся,
закашлялся и продолжал, не столько адресуясь к скотоводу, сколько стремясь
отвести душу: — Верный выигрыш! Нет уж, Дольше меня на эту удочку не
поймаешь. А ведь на такую приманку клюнул бы и сам Рокфеллер. Пять против
одного, что этот парень из Корка не продержится трех раундов — вот же я на
что ставил! Все вложил, до последнего цента, и уже чуял запах опилок в этом
ночном кабаке на Тридцать седьмой улице, который я сторговал у Джима Дилэни.
И вдруг. Ну, скажите хоть вы, Телеграфный Столб, каким нужно быть обормотом,
чтобы всадить свое последнее достояние в одну встречу двух остолопов?
— Что верно, то верно, — сказал могучий скотовод. — Особенно, если
денежки-то ухнули. А тебе, сынок, лучше бы пойти в гостиницу. Это скверный
кашель. Легкие?
— Да, нелегкая их возьми! — последовая исчерпывающий ответ. — Заполучил
удовольствие. Старый филин сказал, что я протяну еще с полгода, а может, и с
год, если переменю аллюр и буду держать себя в узде. Вот я и хотел осесть
где-нибудь и взяться за ум. Может, я потому и рискнул на пять против одного.
У меня была припасена железная тысяча долларов. В случае выигрыша кафе
Дилэни перешло бы ко мне. Ну, кто мог думать, что эту дубину уложат в первом
же раунде?
— Да, не повезло тебе, — сказал Рейдлер, глядя на миниатюрную фигурку
Мак-Гайра, прислонившуюся к тележке. — А сейчас, сынок, пойдя-ка ты в
гостиницу и отдохни. Здесь есть «Менджер», и «Маверик», и…
— И «Пятая авеню», и «Уолдорф-Астория», — передразнил его Мак-Гайр.