———————————————————
1) — Человек (испан.)
По первому требованию
Перевод О. Холмской
В те дни скотоводы были помазанниками. Они были самодержцами стад,
повелителями пастбищ, лордами лугов, грандами говядины. Они могли бы
разъезжать в золотых каретах, если бы имели к этому склонность. Доллары
сыпались на них дождем. Им даже казалось, что денег у них гораздо больше,
чем прилично иметь человеку.
Ибо после того, как скотовод покупал себе
золотые часы с вделанными в крышку драгоценными камнями такой величины, что
они натирали ему мозоли на ребрах, обзаводился калифорнийским седлом с
серебряными гвоздиками и стременами из ангорской кожи и ставил даровую
выпивку в неограниченном количестве всем встречным и поперечным — куда ему
еще было тратить деньги?
Те герцоги лассо, у которых имелись жены, были не столь ограничены в
своих возможностях по части освобождения от излишков капитала. Созданный из
адамова ребра пол на этот счет более изобретателен, и в груди его
представительниц гений облегчения кошельков может дремать годами, не
проявляясь за отсутствием случая, но никогда, о мои братья, никогда он не
угасает совсем!
Вот как случилось, что Длинный Билл Лонгли, гонимый женой человек,
покинул заросли чапарраля возле Бар Серкл Бранч на Фрио и прибыл в город,
дабы вкусить от более утонченных радостей успеха. У него имелся капитал этак
в полмиллиона долларов, и доходы его непрерывно возрастали.
Все свои ученые степени Длинный Бил получил в скотоводческом лагере и
на, степной тропе. Удача и бережливость, ясная голова и зоркий глаз на
таящиеся в телке достоинства помогли ему подняться от простого ковбоя до
хозяина стад. Потом начался бум в скотопромышленности, и Фортуна, осторожно
пробираясь среди колючих кактусов, опорожнила рог изобилия, на пороге его
ранчо.
Лонгли построил себе роскошную виллу в маленьком западном городке
Чаппарозе. И здесь он обратился в пленника, прикованного к колеснице
светских обязанностей. Он обречен был стать столпом общества. Вначале он
брыкался, как мустанг, впервые загнанный в корраль, потом со вздохом повесил
на стену шпоры и арапник. Праздность тяготила его, время девать было некуда.
Он организовал в Чаппарозе Первый Национальный банк и был избран его
президентом.
Однажды в банке появился невзрачный человечек, с геморроидальным цветом
лица, в очках с толстыми стеклами, и просунул в окошечко главного бухгалтера
служебного вида карточку. Через пять минут весь штат банка бегал и суетился,
выполняя распоряжения ревизора, прибывшего для очередной ревизии.
— Этот ревизор, мистер Дж. Эдгар Тодд, оказался весьма дотошным.
Закончив свои труды, ревизор-надел шляпу и зашел в личный кабинет
президента банка, мистера Уильяма Р. Лонгли.
— Ну, как делишки? — лениво протянул Билл, умеряя свой низкий,
раскатистый голос. — Высмотрели какое-нибудь тавро, которое вам не по вкусу?
— Отчетность банка в полном порядке, мистер Лонгли, — ответил ревизор.
— И ссуды все оформлены согласно правилам, за одним исключением. Тут есть
одна очень неприятная бумажка — настолько неприятная, что я думаю, вы просто
не представляли себе, в какое тяжелое положение она вас ставит. Я имею в
виду ссуду, в десять тысяч долларов с уплатой по первому требованию,
выданную вами некоему Томасу Мервину.
Я имею в
виду ссуду, в десять тысяч долларов с уплатой по первому требованию,
выданную вами некоему Томасу Мервину. Она не только превышает ту
максимальную сумму, какую вы по закону имеете право выдавать частным лицам,
но при ней нет ни поручительства, ни обеспечения. Таким образам, вы вдвойне
нарушили правила о национальных банках и подлежите уголовной
ответственности. Если я доложу об этом Главному контролеру, что я обязан
сделать, он, без сомнения, передаст дело в департамент юстиции, и вас
привлекут к суду. Положение, как видите, весьма серьезное.
Билл Лонгли сидел, откинувшись в своем вращающемся кресле, вытянув
длинные ноги и сцепив руки на затылке. Не меняя позы, он слегка повернул
кресло и поглядел ревизору в лицо. Тот с изумлением увидел, что жесткий рот
банкира сложился в добродушную улыбку и в его голубых глазах блеснула
насмешливая искорка. Если он и сознавал серьезность своего положения, по его
виду это не было заметно.
— Ну да, конечно, — промолвил он, с несколько даже снисходительным
выражением, — вы ведь не знаете Томаса Мервина. Про эту ссуду мне все
известно. Обеспечения при ней нет, только слово Тома Мервина. Но я уже давно
приметил, что если на слово человека можно положиться, так это и есть самое
верное обеспечение. Ну да, я знаю. Правительство думает иначе. Придется мне,
значит, повидать Тома Мервина насчет этой ссуды.
У ревизора стал такой вид, как будто его геморрой внезапно разыгрался.
Он с изумлением воззрился на степного банкира сквозь свои толстые стекла.
— Видите ли, — благодушно продолжал Лонгли, не испытывая, видимо, и
тени сомнения в убедительности своих аргументов, — Том прослышал, что на
Рио-Гранде у Каменного брода продается стадо двухлеток, две тысячи голов по
восемь долларов за каждую. Я так думаю, что это старый Леандро Гарсиа
перегнал их контрабандой через границу, ну и торопился сбыть с рук. А в
Канзас-Сити этих коровок можно продать самое меньшее по пятнадцать долларов.
Том это знал, и я тоже. У него наличных было шесть тысяч, ну я и дал ему еще
десять, чтобы он мог обстряпать это дельце. Его брат Эд погнал все стадо на
рынок еще три недели тому назад. Теперь уж вот-вот должен вернуться.
Привезет деньги, и Том сейчас же заплатит.
Ревизор с трудом мог поверить, своим ушам. По-настоящему, он должен был
бы, услышав все это, немедленно пойти на почту и телеграфировать Главному
контролеру. Но он этого не сделал. Вместо того он произнес прочувствованную
и язвительную речь. Он говорил целых три минуты, и ему удалось довести
банкира до сознания, что он стоит на краю гибели. А затем ревизор открыл
перед ним узкую спасительную лазейку.
— Сегодня вечером я отправляюсь в Хиллдэл, — сказал он Биллу, —
ревизовать тамошний банк. На обратном пути заеду в Чаппарозу.