Мы всегда примечали их на поклаже, которую нам
привозили с ранчо. Они были выведены углем на мешках с мукой и карандашом на
газетах… А как-то я видел такую штуку, нарисованную мелом на спине нового
повара, которого прислал с ранчо старик Мак-Аллистер. Честное слово! — Отец
Санты, — кротко объяснил Уэб, — взял с нее обещание, что она не будет писать
мне и передавать поручений. Вот она и придумала этот знак «сердце и крест».
Когда ей не терпелось меня увидеть, она ухитрялась отмечать этим знаком что
придется, лишь бы попалось мне на глаза. И не было случая, чтобы, приметив
этот знак, я не мчался в ту же ночь на ранчо. Я встречался с нею в той
рощице, что позади маленького конского корраля.
— Мы знали это, — протянул Бэлди, — только виду не подавали. Все мы
были за вас. Мы знали, почему ты в лагере держишь коня всегда наготове. И
когда мы видели «желудок с костями», расписанные на повозке, мы знали, что
старику Пинто придется в эту ночь глотать мили вместо травы. Ты помнишь
Скэрри… этого ученого объездчика? Ну, парня из колледжа, который приехал
на пастбище лечиться от пьянства. Как завидит Скэрри на чем-нибудь это
клеймо «приезжай к своей милке», махнет, бывало, рукой вот таким манером и
скажет:
«Ну, нынче ночью наш приятель Леандр опять доплывет через Геллиспункт».
— В последний раз, — сказал Уэб, — Санта послала мне знак, когда была
больна. Я заметил его сразу, как только вернулся в лагерь, и в ту ночь сорок
миль прогнал Пинто галопом. В рощице ее не было. Я пошел к дому, и в дверях
меня встретил старик Мак-Аллистер.
— Ты приехал, чтобы быть убитым? — говорил он. — Сегодня не выйдет. Я
только что послал за тобой мексиканца. Санта хочет тебя видеть. Ступай в эту
комнату и поговори с ней. А потом выходи и поговоришь со мной.
Санта лежала в постели сильно больная. Но она вроде как улыбнулась, и
наши руки сцепились, и я сел возле кровати как был — грязный, при шпорах, в
кожаных штанах и тому подобном.
— Несколько часов мне чудился топот копыт твоей лошади, Уэб, — говорит
она. — Я была уверена, что ты прискачешь. Ты увидел знак? — Шепчет она:
— Как только вернулся в лагерь, — говорю я. — Он был нарисован на мешке
с картошкой и луком.
— Они всегда вместе, — говорит она нежно, — всегда вместе в жизни.
— Вместе они замечательны, — говорю я, — с тушеным мясом.
— Я имею в виду сердце и крест, — говорит она. — Наш знак. Любовь и
страдание — вот что он обозначает.
Тут же был старый Док Мэсгров, забавлявшийся виски и веером из
пальмового листа. Ну, вскоре Санта засыпает. Док трогает ее лоб и говорит
мне: «Вы не плохое жаропонижающее. Но сейчас вам лучше уйти, потому что,
согласно диагнозу, вы не требуетесь в больших дозах. Девица будет в полном
порядке, когда проснется».
Я вышел и встретил старика Мак-Аллистера.
— Она спит, — сказал я. — Теперь вы можете делать из меня дуршлаг.
Пользуйтесь случаем; я оставил свое ружье на седле.
Я вышел и встретил старика Мак-Аллистера.
— Она спит, — сказал я. — Теперь вы можете делать из меня дуршлаг.
Пользуйтесь случаем; я оставил свое ружье на седле.
Старик смеется и говорят мне:
— Какой мне расчет накачать свинцом лучшего управляющего в Западном
Техасе? Где я найду такого? Я почему говорю, что ты хорошая мишень? Потому
что ты хочешь стать моим зятем. В члены семейства ты, Уэб, мне не годишься.
Но использовать тебя на Нопалито я могу, если ты не будешь совать нос в
усадьбу. Отправляйся-ка наверх и ложись на койку, а когда выспишься, мы с
тобой это обсудим.
Бэлди Вудз надвинул шляпу и скинул ногу с седельной луки. Уэб натянул
поводья, и его застоявшаяся лошадь заплясала. Церемонно, как принято на
Западе, мужчины пожали друг другу руки.
— Adios, Бэлди, — сказал Уэб, — очень рад, что повидал тебя и
побеседовал.
Лошади рванули с таким шумом, будто вспорхнула стая перепелов, и
всадники понеслись к разным точкам горизонта. Отъехав ярдов сто, Бэлди
остановил, лошадь на вершине голого холмика и испустил вопль. Он качался в
седле. Иди он пешком, земля бы завертелась под ним и свалила его. Но в седле
он всегда сохранял равновесие, смеялся над виски и презирал центр тяжести.
— Услышав сигнал, Уэб повернулся в седле.
— На твоем месте, — донесся с пронзительной издевкой голос Бэлди, — я
был бы королем.
На следующее утро, в восемь часов, Бэд Тэрнер скатился с седла перед
домом в Нопалито и зашагал, звякая шпорами, к галерее. Бэд должен был в это
утро гнать гурт рогатого скота в Сан-Антонио. Миссис Игер была на галерее и
поливала цветок гиацинта в красном глиняном горшке.
«Король» Мак-Аллистер завещал своей дочери много положительных качеств:
свою решительность, свое веселое мужество, свою упрямую самоуверенность,
свою гордость царствующего монарха копыт и рогов. Темпом Мак-Аллистера
всегда было allegro, а манерой — fortissimo. Санта унаследовала их, но в
женском ключе. Во многом она напоминала свою мать, которую призвали на иные,
беспредельные зеленые пастбища задолго до того, как растущие стада коров
придали дому королевское величие. У нее была стройная крепкая фигура матери
и ее степенная нежная красота, смягчавшая суровость властных глаз и
королевски-независимый вид Мак- Аллистера.
Уэб стоял в конце галереи с несколькими управляющими, которые приехали
из различных лагерей за распоряжениями.
— Привет! — сказал Бэд кратко. — Кому в городе сдать скот? Барберу, как
всегда?
Отвечать на такие вопросы было прерогативой королевы. Все бразды
хозяйства — покупку, продажу и расчеты — она держала в своих ловких
пальчиках. Управление скотом целиком было доверено ее мужу. — В дни «короля»
Мак-Аллистера Санта была его секретарем и помощником.