Слава о них разнеслась по прерии, по всем
оврагам и зарослям, куда только мог проникнуть верховой. На другие ранчо
проснулись, протерли глаза и с неудовольствием поглядели на длиннорогих.
И в результате однажды загорелый, ловкий, франтоватый юноша с шелковым
платком на шее, украшенный револьверами и сопровождаемый тремя мексиканскими
yaqueros (4) спешился на ранчо Нопалито и вручил «королеве» следующее
деловое письмо:
«Миссис Игер. — Ранчо Нопалито. Милостивая государыня!
Мне поручено владельцами ранчо Сэко закупить 100 голов телок, двух- и
трехлеток, сэссекской породы, имеющейся у Вас. Если Вы можете выполнить
заказ, не откажите передать скот подателю сего. — Чек будет выслан Вам
немедленно.
С почтением Уэбстер Игер,
Управляющий ранчо Сэко».
Дело всегда дело, — даже я чуть-чуть не написал: «особенно» — в
королевстве.
В этот вечер сто голов скота пригнали с пастбища и заперли в корраль
возле дома, чтобы сдать его утром.
Когда спустилась ночь и дом затих, бросилась ли Санта Игер лицом в
подушу, прижимая это деловое письмо к груди, рыдая и произнося то имя,
которому гордость (ее или его) не позволяла сорваться с ее губ многие дни?
Или же, со свойственной ей деловитостью, она подколола его к другим бумагам,
сохраняя спокойствие и выдержку, достойные королевы скота? Догадывайтесь,
если хотите, но королевское достоинство священно. И все сокрыто завесой.
Однако кое-что вы все-таки узнаете.
В полночь Санта накинув темное, простое платье, тихо выскользнула из
дома. Она задержалась на минуту под дубами. Прерия была словно в тумане, и
лунный свет, мерцающий сквозь неосязаемые частицы дрожащей дымки, казался
бледно-оранжевым. Но дрозды-пересмешники свистели на каждом удобном суку,
мили цветов насыщали ароматом воздух, а на полянке резвился целый детский
сад — маленькие призрачные кролики. Санта повернулась лицом на юго-восток и
послала три воздушных поцелуя в этом направлении. Все равно подглядывать
было некому.
Затем она бесшумно направилась к кузнице, находившейся в пятидесяти
ярдах. О том, что она там делала, можно только догадываться. Но горн
накалился и раздавалось легкое постукивание молотка, какое, верно, можно
услышать, когда купидон оттачивает свои стрелы.
Вскоре она вышла, держа в одной руке какой-то странной формы предмет с
рукояткой, а в другой — переносную жаровню, какие можно видеть в лагерях у
клеймовщиков. Освещенная лунным светом, она быстро подбежала к корралю, куда
был загнан сэссекский скот.
Она отворяла ворота и проскользнула в корраль. Сэссекский скот был
большей частью темно-рыжий.
Но в этом гурте была одна молочно-белая телка,
заметная среди других.
И вот Санта стряхнула с плеч нечто, чего мы раньше не приметили, —
лассо. Она взяла петлю в правую руку, а смотанный конец в левую и
протиснулась в гущу скота.
Ее мишенью была белая телка. Она метнула лассо, оно задело за один рог
и соскользнуло. Санта метнула еще раз — лассо обвило передние ноги телки, и
она грузно упала. Санта кинулась к ней, как пантера, но телка поднялась,
толкнула ее и свалила, как былинку.
Санта сделала новую попытку. Встревоженный скот плотной массой толкался
у стен корраля. Бросок был удачен; белая телка снова припала к земле, и,
прежде чем она смогла подняться, Санта быстро закрутила лассо вокруг столба,
завязала его простым, но крепким узлом и кинулась к телке с путами из
сыромятной кожи.
В минуту (не такое уж рекордное время) ноги животного были спутаны, и
Санта, усталая и запыхавшаяся, на такой же срок прислонилась к стене
корраля.
Потом она быстро побежала к жаровне, оставленной у ворот, и притащила
странной формы клеймо, раскаленное добела.
Рев оскорбленной белой телки, когда клеймо коснулось ее, должен был бы
разбудить слуховые нервы и совесть находившихся поблизости подданных
Нопалито, но этого не случилось. И среди глубочайшей ночной тишины Санта,
как птица, полетела домой, упала на кровать и зарыдала… Зарыдала так,
будто у королев такие же сердца, как и у жен обыкновенных ранчменов, и будто
королевы охотно сделают принцев- консортов королями, если они прискачут
из-за холмов, из голубой дали.
Поутру ловкий, украшенный револьверами юноша и его vaqueros погнали
гурт сэссекского скота через прерии к ранчо Сэко. Впереди девяносто миль
пути. Шесть дней с остановками для пастьбы и водопоя.
Скот прибыл на ранчо Сэко в сумерки и был принят и пересчитан старшим
по ранчо.
На следующее утро, в восемь часов, какой-то всадник вынырнул из
кустарника на усадьбе Нопалито. Он с трудом спешился и зашагал, звеня
шпорами, к дому. Его взмыленная лошадь испустила тяжелый вздох и закачалась,
понуря голову и закрыв глаза.
Но не расточайте своего сострадания на гнедого, в мелких пежинах,
Бельсхазара. Сейчас на конских пастбищах Нопалито он процветает в любви и в
холе, неседлаемый, лелеемый держатель рекорда на дальние дистанции.
Всадник, пошатываясь, вошел в дом. Две руки обвились вокруг его шеи, и
кто-то крикнул голосом женщины и королевы: «Уэб… О Уэб!»
— Я был мерзавцем, — сказал Уэб Игер.
— Тс-с, — сказала Санта, — ты видел?
— Видел, — сказал Уэб.
Один бог знает, что они имели в виду. Впрочем, и вы узнаете, если
внимательно прочли о предшествующих событиях.
— Будь королевой скота, — сказал Уэб, — и забудь обо всем, если можешь.