«Черт, она все еще думает, что мы умерли!» — сообразил Грива.
— Дашенька, милая, мы живы! — настойчиво произнес он. — Вот моя рука, попробуй, она теплая!
— Да разве это важно? — Даша засмеялась. Это был счастливый смех. — Конечно, мы с тобой умерли, а как же иначе? Если бы ты, любимый, мог видеть свое лицо, то понял бы это сразу.
— Да? Ну это как раз просто, — Грива тронул сенсор, превращая часть обзорного окна в зеркало. — Сейчас ты…
И осекся.
Из зеркального овала на майора Гриву смотрел совсем другой человек.
— Сейчас ты…
И осекся.
Из зеркального овала на майора Гриву смотрел совсем другой человек. То есть не то чтобы совсем другой. Этот человек был похож на майора Гриву. Даже очень похож. А еще больше он был похож на кадета Гриву, того, который только-только переступил порог Высшей Императорской Школы.
Артёму стало ясно, почему темнокожая полицейская сначала приняла его за несовершеннолетнего Фахри. Да он сам бы принял себя за мальчишку! Чудеса да и только. Теперь они с Дашей выглядели ровесниками. Хорошо это или плохо? А черт его знает. По крайней мере ясно, что с такой физиономией соваться в русское посольство не стоит. Его попросту примут за самозванца. Хотя… Если он помолодел за последние несколько часов и те, кто его ищет, об этом не знают…
— Дашенька, скажи мне, пожалуйста, мое лицо изменилось только сейчас, или вчера оно тоже было таким?
— Ар Том, это шутка, да? Мы же умерли. После смерти даже старики сразу становятся молодыми. Это все знают.
Грива с беспокойством посмотрел на свою подругу. То, что она полагает их умершими, это еще полбеды. А вот то, что она не способна воспринимать реальность, это хуже. Толстуху-полицейскую, которая приняла Артёма за «несовершеннолетнего Фахри», только слепой мог бы счесть юной.
— Да нет же, Ар Том! (Артём, зови меня Артём, милая! — попросил Грива). Да, Артём, хорошо. Только мы, пришедшие из другого мира, становимся молодыми. А те, кто родился здесь, они — всякие. И молодые, и старые…
— А умершие тут отправляются в мир жизни, да? — подхватил Артём. Его раздражало, когда в дикарских суевериях Даши чувствовалась логика. Это значило, что разубедить ее будет не так легко.
— Ну да, только не в мир жизни, а в мир жизни-смерти, — подтвердила Даша.
Ну да, это было именно то слово. Означающее не просто смерть, а смерть-жизнь. Многозначность Дашиного языка едва не ввела Гриву в заблуждение. Теперь он понял… Что ничего, собственно, не изменилось. Жизнь-смерть… Это перерождение, что ли?
— Кто тебе это рассказал? — поинтересовался Грива.
— Шадаква.
— А он откуда узнал? — Беседуя, Артём одновременно переориентировал вертушку.
Теперь они летели не к русскому посольству, а к деловому центру. Там, в переплетениях многоуровневых переходов, Грива рассчитывал найти свободную точку доступа в Сеть. Да и позавтракать не мешало бы. В деловом центре полно бесплатных корпоративных бистро для младшего персонала.
— Как это — откуда узнал Шадаква? — Даша очень удивилась. — Да он же и есть Шадаква!
Шадаква. Пришедший Издалека. Пришедший откуда-то… чего нет. Или, с тем же успехом, его имя можно перевести как «Пришедший из другого мира».
Вот такие пирожки с зубрятиной.
Артём Грива
Найти подходящее бистро, где мы с Дашей не привлекали бы внимания, оказалось не так-то просто. Проблема была в цвете кожи. Даже здесь, в деловом центре, белых почти не было. Наконец я подыскал местечко, где сидела парочка белых европейцев… оказавшихся, впрочем, калифорнийцами. Причем знакомыми. Надо же! На планете восемь миллиардов, а напротив нас сидели батины друзья из Кермаля. К счастью, они меня не узнали. Скользнули любопытными взглядами… И вернулись к своему разговору. Краем уха я уловил слова «Стенфорд», «ифрит», «массовое помешательство»… Я навострил уши. Жаль, если в Стенфорде случилось что-то дурное. Отец говорил: это место, где живет подлинная американская культура. И он прав.
К счастью, со Стенфордом все было в порядке.
Или к несчастью, потому что пострадало не меньше десятка калифорнийских городов. Сотни тысяч жертв. Убийства, самоубийства… За тот год, что я провел в палеолите, в моей родной эпохе продолжалась пандемия немотивированной агрессии.
Что ж, будем начеку. Я посмотрел на Дашу. Моя девочка ела мороженое. Первый раз в жизни. На это стоило посмотреть! Даша заметила, что я за ней наблюдаю, улыбнулась перемазанным ртом:
— Очень вкусно!
— Ешь медленно. Оно холодное.
— О да! Очень, очень холодное!
Ну да, холодное — на ее языке означает нечто очень приятное. Когда мы окажемся в России, она поймет, что не все холодное — хорошо. Если мы там окажемся… Если аналитики «Алладина» не просчитают нас раньше.
* * *
Как работает аналитический отдел любой разведки, Артём знал. И план операции по собственному поиску мог бы расписать не хуже «умников» из отдела внутренних операций «Алладина». Скорее всего, именно они сейчас руководят поисками беглецов.
Первыми берутся под плотный контроль ближайшие родственники и друзья. Живое наблюдение, постоянное сканирование всех информационных линий, «ведение» объектов через космическую сеть связи. Все, к кому объект может обратиться за помощью и получить ее. Следующий уровень — возможные контактные точки. То есть лица, способные по долгу службы или в силу своего положения и личностных качеств оказать объекту (то есть Гриве) содействие. Все русские представительства в Париже и окрестностях. Все центры коммуникаций: от центрального аэропорта до маленьких причалов на берегах Сены. Хотя нет, причалы контролировать не надо. Проще проверять сами катера и яхты. Одновременно — все возможные контакты Гривы в Париже. Тут им придется повозиться. Сначала всех парижан профильтруют через сито и выявят тысячи полторы потенциальных контактеров. С этим «Головастый» управится минут за пять. И калифорнийские друзья отца в эти полторы тысячи не попадут. Они — «второй слой связей третьего порядка», если пользоваться терминологией Департамента внешней разведки России. Возможно, в «Алладине» эту часть контактеров называют иначе, но суть от этого не меняется. Очередь дойдет и до них. Но не сейчас. Самое раннее — к завтрашнему утру. И постоянного наблюдателя к ним точно прикреплять не будут. Ограничатся спутниковым сопровождением.