— Отдай, я первый взял, — потребовал Бальтазар.
— Нет, я первый.
— Да, но ты его украл. Это не считается.
— А ты разве не украл?
— Я имею на это право.
— Не имеешь. Никто не имеет право красть у других.
— Я имею.
— Не имеешь. Никто не имеет право красть у других.
— Я имею. К тому же он умер, еда ему больше не нужна.
— Он еще жив.
— Жаль. Ты уверен?
— Он храпит.
— А кто сказал, что мертвые не храпят?
— Я никогда не видел храпящего мертвеца.
— Это не доказательство.
— А ты что, видел?
— Нет, не видел. Но это тоже не доказательство.
— А по-моему, доказательство. По-моему, если какую-то вещь не видел никто на свете, то ее и не существует.
— А твои мозги кто-нибудь видел?
— Заткнитесь немедленно, молокососы! — рявкнул проснувшийся Каспар. — И уберите руки от моих блинов!
— Вот видишь, чего ты добился? — зло прищурился Бальтазар. — Он из-за тебя воскрес. Из-за тебя.
— Я и не умирал, идиот!
— А жаль.
Мельхиор растянул улыбку до ушей и снова принялся грызть ногти.
— Прекрати это! — прорычал вконец обозленный Бальтазар. — Прекрати сейчас же, не доводи меня!
Мельхиор обиженно надулся.
— За что ты на него так злишься? — пропыхтел Каспар, снимая колпак и надевая вместо него тарелку.
— Он грыз ногти!
— Ну и что? Это некультурно, конечно, но зачем же так злиться?
— Он грыз МОИ ногти!
— Свои я уже все сгрыз, — обиженно сказал Мельхиор.
— Тогда грызи у него! — ткнул в Каспара Бальтазар.
— У него я тоже уже все сгрыз.
— Что?! — всполошился Каспар, шевеля босыми пальцами ног. — Когда ты успел?!
— Сегодня утром.
— Но я этого не видел! Как я мог этого не заметить?
— Ты спал.
— А-а-а… Тогда понятно… Вечно я пропускаю все самое интересное…
Колобков весело гыгыкнул, намазывая икру на очередной блин. Все-таки есть в этой троице и положительные моменты. Вполне успешно заменяют телевизор, например.
— Как думаешь, Серега, они сегодня подерутся или как? — подтолкнул Чертанова локтем начальник.
Чертанов ничего не ответил. Он уже битый час водил ложечкой по часовой стрелке. Сахар давным-давно растаял, а чай остыл, но Чертанов этого не замечал.
Перед глазами по-прежнему стоит спина Таннина, на секунду показавшаяся между волнами. Бурая осклизлая поверхность, похожая на китовую шкуру. Ужасные шипы, способные протаранить линкор, задев его одним краешком. И то темное поблескивающее пятно, в котором Чертанов увидел свое отражение…
Это не мог быть глаз. Не мог. Глаза не растут прямо посреди панциря.
Но что же тогда это было такое?
— Откуда эта громадная черепаха вообще взялась? — спросил он в никуда.
— Таннин?.. — переспросила Стефания. — Оттуда же, откуда и все хтонические чудовища.
— И откуда?
— Родился, ясное дело.
Очень-очень давно.
— А это кто ж его родил? — заинтересовался Колобков. — Другая Тортилла?
— Хтонические чудовища рождаются в процессе Творения, смертный. Когда демиург создает новый мир, на относительно небольшом пространстве кипит огромная, фантастическая мощь. Громадный слой Хаоса плещется и бурлит, обретая упорядоченность в руках демиурга и постепенно становясь новым миром. Но часть хаотической энергии всегда «уходит в осадок». Как стружка при производстве мебели. Вот из этой «стружки» и появляются на свет исполинские монстры колоссальной мощи — хтонические чудовища. Иногда демиург сразу же их и уничтожает, но чаще на них просто не обращают внимания. Нередко хтонические чудовища становятся первыми владыками новорожденного мира — некоторые даже обретают «дикую» божественность…
— Уй-йё-мм!.. — прервал ее болезненный вскрик. Стефания мгновенно замолчала, возвращаясь к еде.
Гешка, младший из близнецов Колобковых, уронил вилку и схватился за щеку. Проклятый зуб ноет уже второй день, но до этого боль была умеренной, и он никому не говорил. А теперь вот хлебнул горячего чая, и в дупло словно вонзили раскаленную иглу.
Старший брат покровительственно хлопнул его по плечу. Конечно, пятнадцать минут — очень небольшая разница в возрасте, но Вадик никогда о ней не забывал. Хотя и внимание тоже не акцентировал — Колобков-старший этого не одобряет.
В семье все равны. Отец — самый главный, но остальные равны. Кроме матери, конечно. Мать — на втором месте после отца. А остальные все равны. Правда, теща тоже не в счет — ее место где-то в районе домашних животных, рядом с кусачим хомяком.
Колобков так и не решил окончательно, кто из этих двоих раздражает его сильнее.
— Что с тобой, мальчик? — заинтересовался Бальтазар, бочком пододвигаясь к держащемуся за щеку Гешке.
— Жуб болит… — страдальчески ответил мальчишка.
— Надо содой пополоскать, — сказал Зинаида Михайловна, тревожно заглядывая сыну в лицо. — Света, разведешь соду?..
— Да нет, вырвать надо просто, — хмыкнул Колобков.
— Ыым!.. — испуганно отшатнулся Гешка.
— Позвольте я помогу! — потер руки Бальтазар. — Не нужно ничего вырывать, можно поступить гораздо проще! Специально на такой случай у меня есть замечательная настойка! Один глоток — и зубная боль моментально проходит!
— Серьезно? — заинтересовался Колобков. — Евгений, ты как, рискнешь попробовать?
Гешка часто закивал, впервые глядя на дряхлого китайца с некоторой симпатией.
— Правда, есть один небольшой побочный эффект… — задумчиво произнес Бальтазар, доставая из кармана флакончик пузырящейся вишневой жидкости. — Но это уже мелочь. Пей, мальчик.