Обширное поле безмятежно окружала тайга, на фоне которой оставленный на бывшей, едва угадывавшейся дороге «Паджерик» Смолина выглядел совершенно инородным телом, чуть ли не летающей тарелкой. Солнышко припекало с безоблачного небосклона, безмятежно распевали лесные птахи, поначалу притихшие при появлении двуногих. Пахло травами, хвоей, воздух был чистейший. Поневоле наплывали совершенно идиотские мысли о том, что хорошо бы тут поселиться, построить домик и жить в гармонии с дикой природой, попивая вечером чаек и любуясь закатом. Но, слава богу, им, заядлым горожанам, тут же становилась ясна вся утопическая нереальность и бессмыслица подобных ленивых мечтаний — уже через сутки взвоешь от тоски, на асфальт потянет, в мегаполис…
Голый по пояс Шварц (была его очередь обрабатывать очередную ходку) неспешно шагал среди густой травы, размеренно поводя в стороны черным квадратным искателем импортного прибора. Лицо у него было предельно сосредоточенное, отрешенное — прислушивался к любому писку в наушниках, глаз не сводил с дисплея.
Смолин, которому было еще рано заступать на вахту, лежал в траве, опершись на локоть и рассеянно наблюдал за напарником. Занятие им предстояло долгое и нудное, так что он заранее настроился на монотонное скучное бытие. Рядом, на расстеленном носовом платочке, лежала скудная добыча: несколько потемневших монеток разных времен, от последнего Александра до Владимира Первого, литой медный крест в ядовито-зеленой окиси, нательный, определенно старообрядческий, да самое ценное из пока что выкопанного: потускневший орден Боевого Красного Знамени, чуточку побольше стандартных, а следовательно, весьма ранний. Остальное они оставили там, где обнаружили — проржавевшие лезвия ножей, обломок косы, прочая бытовая дрянь вроде кружек-ведер…
Самое интересное, конечно — орден, точнее сопровождавшие его находки: полуистлевший костяк, пуговицы, пряжка от ремня, железные причиндальчики, в которых без труда они угадали остатки сгнившей в земле нагановской кобуры. Судя по этим многозначительным деталям, в былинные времена крепко не повезло некоему то ли комиссару, то ли чекисту, то ли просто красному орлу, которого, наверняка без всяких почестей закопали далеко за деревней…
Смолин рывком приподнялся на локте — видя, что Шварц вдруг застыл на месте, уставился на дисплей.
— Что там?
— Да ерунда, — вяло отозвался Шварц. — Монета. Медная. На сорока сантиметрах. Проехали? Нахрен она…
— А по массе?
— По массе, вообще, тянет на сибирскую…
— Ну, тогда уж копай, — решительно распорядился Смолин. — Вдруг там редкое что-нибудь. Копай-копай, не сачкуй, я в свою проходку старался…
Сняв наушники и отложив прибор, Шварц нехотя принялся ковырять неподатливую, проросшую корнями травы землю бундесверовской саперной лопаткой, приспособлением для кладоискательских целей очень полезным — во-первых, складная, во-вторых там кроме лопатки есть еще и маленькая кирка.
Киркой Шварц и принялся работать. Минут через несколько подошел к Смолину с недовольной миной, протягивая на ладони земляной комок. Смолин убрал землю лезвием перочинника, присмотрелся к темной поверхности: ну да, «соболя», конечно, судя по размеру, гривенник, не бог весть что, однако, отчистив, продать можно.
— Возле печек бы пошукать, — сказал Шварц. — Может, они в хате закопали… Или, творчески рассуждая, под коровником, в сортир бросили…
— Будем методичны, — сказал Смолин. — Сначала обработаем бывшую деревенскую околицу, а уж потом за бывшие дома примемся… Первый раз, что ли?
— Да нудно…
— Не ной, — сказал Смолин. — Вечно ты отлыниваешь от методичного, систематического поиска, скучно тебе… Что поделать? Сам себе не простишь, ежели что. Нам тут не один день ковыряться предстоит…
— Да все я понимаю, шеф, что ты… Поныть нельзя?
— Ной про себя, — безжалостно сказал Смолин. — Не гимназистка, чай, и даже…
Треск, словно ветку сломали! Нижняя часть прибора, кусок круглой черной штанги с квадратным искателем, взлетела в воздух, кувыркнулась, плюхнулась совсем рядом со Смолиным, едва не приложив по физиономии. Шварц так и застыл с наушниками на шее, с остатками аппарата в руках — и Смолин, звериным чутьем сообразив все в секунду, заорал отчаянно:
— Ложись! Ложись, мать твою!
Шварц плюхнулся в траву — и тут же вытянул шею, пытаясь разглядеть непонятно что. Перекатившись, хлопнув его ладонью по затылку, Смолин яростным шепотом скомандовал:
— Не высовывайся, так твою!
Они лежали рядышком, не шевелясь, перед глазами была только высокая жесткая трава. Всё оставалось прежним — безмятежное солнышко, лазурный небосвод, тишина.
— Пулей, — сказал Шварц почему-то шепотом, не отрывая щеки от примятой травы, — пулей…
— Ценное наблюдение, — сказал Смолин сквозь зубы.
И не шелохнулся. Ощущение было мерзопакостнейшее — будто голым оказался на самом оживленном городском проспекте. Прямо-таки физически чувствовалось, что тело состоит из доброго миллиона уязвимых точек и в любую может влепиться свинец. От этого по всему телу то ли ледяные мурашки побежали, то ли невидимые иголочки стали колоть со всем усердием. Зудело от кончиков ушей до пяток. «Как же они на войне умом не трогались?» — подумал Смолин растерянно, чуть ли не панически.