Вот только как быть с интереснейшей подробностью, которая ни к каким химерам, сказкам и фантазиям не могла иметь отношения?!
Только что Степа подробно и бесхитростно описал Смолину рисунки, давно известные всякому порядочному антиквару, — эскизы, предшествовавшие изделиям Фаберже. Он ведь был дельцом серьезным, и его мастера — люди основательные, прежде чем что-то делать, художник рисовал детальный эскиз, и не один. Именно так они и выглядели: типографский орленый штамп Фаберже, частенько еще и подпись художника… Эскизы эти сами по себе представляли немаленькую ценность и продавались за солидные деньги.
Федор Коч, мастер Фаберже… Несомненные эскизы Фаберже, числом, что характерно, семь… «Так что же это? — мысленно возопил Смолин. — Неужели такое случается?»
Верилось с трудом. Почти совершенно не верилось. Но, с другой стороны, очень уж много конкретики…
— Значит, книгу написал… — задумчиво протянул Смолин.
— Ага. Ну, времена ж теперь не советские, за государственный счет теперь не прокатит… Он что-то такое говорил, будто искал деньги в музее… но в музее тоже девятый хрен без соли догрызают. В администрации его вежливенько выставили — нет у них денег, говорят, на такие второстепенные пустяки… Вот он помыкался-помыкался — и решил издать за свой собственный счет, пусть и мизерным тиражом… Очень он этой книжкой был воодушевлен — ничего не рассказывал, только руками размахивал и уверял — мол, прольет наконец свет, истину предъявит… ну, всякое такое. Аж слюни летели…
Никакой рукописи в квартире не было. Как не было и семи эскизов, о которых только что говорил Степа. Что это должно означать? А хрен его знает…
— Слушай, — сказал Смолин, — а что с ним, собственно, случилось? Тут на лавочке пили мужики, бывшие здешние жители, так вот, они не на шутку заспорили — сам Лобанский умер или убили его. Один доказывал, что убили… Как там дело было?
— Да ну! — покривясь, махнул рукой Степа. — Ерунда. От нечего делать… На улице его нашли. Как менты потом говорили — у нас же тут, в общем, маленькая деревня, все всё знают — определенно прихватило сердце — года-то! — вот он и свалился, стукнулся виском о камень… там булыжников много. Никто и дела не заводил, все ясно было сразу…
— Ну, а слухи-то отчего поползли?
— Да говорю же, от нечего делать. Якобы его видели с большой сумкой незадолго до того, а потом при нем этой сумки не нашли и нигде ее не нашли… Да и в том конце города, в противоположном, считайте, ему делать было совершенно вроде бы и нечего… Да и всё, собственно. На пустом месте раздули… Может, и не было у него никакой сумки, это кто-то потом присочинил.
На пустом месте раздули… Может, и не было у него никакой сумки, это кто-то потом присочинил. А в те края он мог зайти по каким-то своим делам, мало ли какие у человека дела… Он вообще любил по городу бродить, скучно ж сиднем сидеть дома, когда все старые друзья давным-давно померли… В общем, чешут языками от нечего делать, скучно у нас… А вообще, у нас вся уголовщина вокруг приисков кружится, потому что там-то золото реальное, а не все эти побасенки…
Смолин усмехнулся:
— Однако ж, сокол ясный, ты сам за этими побасенками в подвал полез…
— Да ладно вам… — сконфуженно поскреб в затылке Степа. — С детства про корнеевский клад слышу, да и вообще, надо было посмотреть, сами ж про старые дома объясняли…
— Замяли, — фыркнул Смолин. — Так чем у него кончилось с книгой? Если деньги завелись… Издателя нашел? Они тут у вас вообще есть?
— Да откуда у нас издатели… Это у вас в Шантарске на этом можно деньги заработать, а у нас-то с чего? Типография совсем загибается, там только районную газету и печатают, а больше и заняться нечем. Туда б он не пошел, они сроду книгами не занимались. Может, у вас, в Шантарске? Хотя он к вам вроде бы не ездил… Вы в музей сходите, если в самом деле интересуетесь, он с тамошней директрисой был большим приятелем. Это меня она люто ненавидит, как класс — они там у себя культурные ценности берегут, духовность блюдут, а я, злой коммерсант, эти самые духовные ценности за деньги новым русским впариваю. Вот и злобствуют — у самих-то ни копья, чтобы прикупить что интересное… Если вы к бабке пойдете, на меня не вздумайте ссылаться — она меня на дух не переносит и вас с порога наладит по тем же мотивам…
— Учту, пожалуй что, — задумчиво сказал Смолин.
— Ну, я пойду? А то времени уже…
— Шагай, Степа, — сказал Смолин рассеянно. — Пора и мне на боковую, пожалуй…
Степа, однако, замялся в дверях:
— Василий Яковлевич… А вам про эти рисунки сильно интересно?
— Ну, как тебе сказать… — осторожно ответил Смолин. — Не так чтобы, но посмотреть бы не грех — Фаберже все-таки… Только где ж они?
— Нет, я про ксеры…
— А что? — насторожился Смолин, не показывая, конечно, виду.
— Я ж говорю — ксерил ему акварельки… Первая партия не пошла, нечетко отпечатались… н у, знаете, как это бывает? Вторая тоже получилась сикось-накось. Короче, я поменял картридж — мне как раз самому нужно было рекламки шлепать — и вот тогда только пошло как следует… Тут как раз привезли газировку и чипсы… Я замотался, короче, некогда было убираться, так что кинул эти дерьмовые копии в подсобку вместе с бумагами на выброс… и они там до сих пор лежат. Жду, когда накопится хламу, чтобы пригнать «Газельку» и единым махом все на свалку… Там они и лежат, точно. Если вам интересно, приходите завтра…