Включив фонарик и положив его на полочку, Смолин довольно сноровисто зарядил ухоженный «Бекас» черными пластмассовыми патронами с картечью — всю пятерку, потом, подумав, загнал и шестой в ствол, поставил на предохранитель, вновь примостил ружьецо у бревенчатой стены и задернул занавеску.
Больше хозяйственных забот не предвиделось — и он направился во двор, где под навесом рдел огонек Ингиной сигареты. Присел рядом, вытащил пачку, усмехнулся:
— Ну что, свет не без добрых людей?
— Поразительно, — сказала Инга. — Вот так вот взял и уехал, на нас дом оставил…
— Ну, вряд ли у него по стенам висят Рубенсы, а под кроватью лежат червонцы, — сказал Смолин. — Умный мужик, битый жизнью должен прекрасно понимать, что страннички вроде нас не для того шлепали по тайге, чтобы злодейски расхитить его скудные пожитки…
— Интересно, куда он подался?
— А вот поди ж ты догадайся, — пожал плечами Смолин. — Дела какие-то у человека, что тут скажешь…
— Может, он клад ищет?
— Тот , золотой?
— Его. Или — вообще клад.
— Ну, кто ж его знает, — сказал Смолин. — Так, впрямую как-то и неудобно было спрашивать, нормальный мужик — накормил, приютил, мало ли какое у него хобби… Почему бы, в конце концов, ему клад и не искать? И вовсе не обязательно тот. По теории вероятности, кладов в этих местах должна быть если и не чертова уйма, то все же изрядно. Даже без исчезнувшего предивинского золота. Революция, гражданская, коллективизация… Много чего прикопано, надо полагать… Одно ясно: пока он никакого клада не нашел, даже если и ищет, по крайней мере, здесь, в доме, его нет. Иначе он прямо-таки инстинктивно держался бы по-другому. Нет в нем ни малейшей сторожкости , характерной для любого, у кого в подполье клад найденный захован… — он посмотрел на белую луну над тайгой, на залитые призрачно-серебристым светом живописные окрестности, потянулся, испытывая приятную сытость и блаженный покой: — Как тебе местечко?
— Благодать неописуемая, — откликнулась Инга умиротворенным голосом. — После такого ужина, да еще имея крышу над головой, начинаешь приходить к выводу, что обстановка весьма даже романтическая… — она со смешком отбросила руку Смолина: — Нет, не настолько… Вымоталась жутко, никаких посторонних желаний… Вася…
— Что?
— А эта бешеная бабка к нам ночью не припрется с топором? Коли уж у нее извилины узлом завязаны…
— Вряд ли, — подумав, сказал Смолин.
— Лихобаб бы предупредил обязательно, будь у нее такие привычки. Она в глухой обороне, похоже, не предпринимает диверсионных вылазок…
Инга, придвинувшись поближе, спросила возбужденным шепотом:
— А что, если она что-то такое знает ? Если ей восемьдесят, она в те времена была, конечно, не совсем взрослой, но в возрасте вполне сознательном…
— Поздравляю, — сказал Смолин, — начинаешь проникаться азами нашего веселого бизнеса. Вот именно. У меня такая мысль мелькнула давно — что твои догадки ничуть не обесценивает. Ей восемьдесят, значит, в те времена было лет шестнадцать… для тех времен, для деревни это вполне взрослый возраст. А если учесть, что деревня в те времена была сплошь староверская… Что тем, кто оформил караван, просто необходимо было иметь здесь сообщников… Знаешь, интересные выводы напрашиваются. С чего-то ж ее повернуло именно на энкаведешниках и золоте? Напугали в свое время? Ну да, не спорю, ребятки в синих фуражках наверняка дипломатией и изяществом манер не отличались. И все равно, неужели это ее самое тяжкое воспоминание в долгой жизни, большая часть которой пришлась на времена совершенно неласковые? А вообще…
— Что?
— Крутятся в голове какие-то смутные идеи, — сказал Смолин. — Но не даются пока. Ладно, пора бы и проверить, как там обстоит с внешним миром. А то мы здесь последними узнаем, если мировая война начнется…
Он достал телефон, проверил звонки и почту. Шварц ему звонил дважды во второй половине дня, четырежды — ближе к вечеру и, наконец, час назад прислал сообщение, запрашивая, куда, к такой-то матери, шеф подевался? Примерно та же картина наблюдалась и касаемо Фельдмаршала. Кот Ученый ограничился сообщением, что свободен, и больше не доставал. Все было в норме: ребятки, не получая от него сигналов о помощи либо отчетов о происходящем, решили не пороть горячку и не бомбардировать беспрестанно требованиями отозваться. Всё правильно: существовала в таких вот поездочках теоретическая возможность, что родной и любимый шеф сейчас вынужден, сидя перед индивидом в погонах, оправдываться и растолковывать, что на самом-то деле он ничего такого не имел в виду и его неправильно поняли…
Он подумал и набрал номер Шварца. Шварц откликнулся уже после двух гудков.
— Как дела, шеф? — спросил он с несомненной тревогой. — Что-то ты запропал, как в Бермудском треугольнике…
— Была такая вероятность, — сказал Смолин. — Типчик наш… ты меня понял?.. хотел срубить дурных денег на фуфле. И начались непонятки…
— Ты где сейчас?
— В совершенно спокойном, надежном и безопасном месте, — сказал Смолин. — Практически на курорте, можно и так выразиться.
— Точно?
— Абсолютно, — сказал Смолин. — Вот что. Завтра рано утречком бери Фельдмаршала, садитесь в тачку и дуйте в Куруман.