Страха Смолин не испытывал — одну только злость и на этих провинциальных разбойничков, и на себя. На себя не было особых оснований злиться, ловушка, надо сказать подстроена качественно, весьма даже изящно и талантливо… но все равно, он ругал себя последними словами, так было чуточку легче.
— Ну что ты вылупился? — не сердито, не издеваясь, скорее даже с некой печалью поинтересовался Щуплый. — Ты же вроде бы не дурак, а? Вот и прикидывай расклад в темпе вальса. Куда ты отсюда, на хрен, денешься? Хорошая была идейка, конечно, — кинуть тачку возле мусоров, но получилось тебе же хуже…
Машину Смолин оставил в центре Предивинска, у длинного одноэтажного здания купеческой постройки, где помещались милицейский райотдел, прокуратура и почему-то райсобес. Выходит, все же был хвост? Он присмотрелся. Пожалуй что, память и зоркий глаз не подводят: именно этот оголец, сопляк драный ехал с ними в автобусе. Ну да, он еще в ответ на какое-то замечание въедливой старушонки обложил ее так затейливо, что даже для нынешних времен было чересчур…
— Ты не переживай, — Щуплый поигрывал ножиком-шилом с плоской коричневой рукояткой. — Если б ты сюда на тачке приехал, ничего б для тебя не изменилось… А девочка, она тебе кто? Неужто дочурку поволок в такую даль?
— Хрен там дочурка, — прокуренным фальцетом сообщил мальчишка. — На дочурок так не смотрят, он ее, точно, тянет…
— Тем лучше, — расцвел в улыбке Щуплый. — Тебе, дядя, не за себя одного беспокоиться надо, а за двоих сразу, усек? Ну, ты долго будешь мое терпение испытывать? Лавэ на стол, и вали отсюда…
— Ага, — сказал Смолин, — а ты мне — перушко в спину?
— Окстись, блаженный, бог с тобой, — ухмыльнулся Щуплый. — На кой мне ляд тебя мочить? Ты ж все равно ни единой живой душе словечка не пискнешь, точно?
Самое печальное, что он был прав. И, нимало не колеблясь, мог отпустить Смолина восвояси целым и невредимым. Во-первых, ничего невозможно будет доказать, номера купюр не переписаны, презумпцию невиновности никто не отменял. Во-вторых, есть и гораздо более унылые соображения. «Эти подонки отобрали у меня триста тысяч, товарищ майор!» И после этих слов самый тупой и нераспорядительный мент, конечно же, поинтересуется: а как вы, собственно говоря, гражданин Смолин, оказались в той квартирке и зачем поперлись в такую даль из родного Шантарска, в нашу глухомань, имея в кармане триста тысяч рублей?
И что ответить? Правду? «Видите ли, товарищ начальник, я собирался у хозяина квартиры прикупить некоторое количество археологических находок, которые считал подлинными…»
Большей глупости и совершить невозможно, то-то Летягин возрадуется, а с ним и неведомый пока Икс …
— Ну, что молчишь? Прикинул хрен к носу?
— Я вот думаю… — сказал Смолин.
— Вы, оба-двое, часом, не родня? Что-то похожи…
Евтеев и Щуплый улыбчиво переглянулись, Щуплый покивал:
— Соображает, интеллигент, хоть и очки надел… Ну да. Вот лично я — его беспутный братец, как в рóманах. Читал, наверно? Вот так и мы с Николашей: он подался по умственной части, а я — по бродяжьей… Тебе-то что с того?
— Значит, два брата-акробата… — произнес Смолин медленно. — А кто придумал?
— А какая тебе разница, прохожий? Ты, главное, побыстрее вынимай денежки, клади на стол — и можешь сваливать… Точно тебе говорю, уйдешь целехоньким.
— Слышь, Татарин, — проникновенно сказал верзила, — дай я ему пару раз…
— Цыц под лавку, — сказал Щуплый, он же Татарин, вроде бы беззлобно и даже ласково, но облом заткнулся моментально. — Если ты ему дашь пару раз, ему будет больно, лялька любить не будет… О! Сейчас Мишаня, пацаненочек наш, сбегает вниз и культурненько попросит ляльку подняться в хату. Она наивная, ничего такого не подозревает, она пойдет…
Вася, тебе это нужно? Чтобы мы тут с лялькой во что-нибудь занятное поиграли, коли ты добром деньги выложить не хочешь? Или ты такой козел…
— За козла ответишь, — грубо сказал Смолин.
— Чего-о? Перед кем это?
— Передо мной, — Смолин медленно поднялся (нет, не отступили и не придвинулись, остались на прежних местах, значит, уверены в себе), встал спиной к подоконнику, сложил руки на груди. — Татарин, говоришь? А я — Червонец, очень приятно. Кликуху давала в семьдесят восьмом минусинская тюрьма. Как поет Асмолов — ну чего ты вылупился, дядя? Два срока у меня, Татарин, в сумме три судимости, а ты со мной, как с интеллигентом каким…
— Ну да? — без эмоций протянул Татарин. — И что ж ты, сокол ясный, в подтверждение выкатишь?
— Давай подумаем, — сказал Смолин. — Ты, я прикидываю, примерно моих лет, значит, попробуем… Савостинская пересылка, «двадцать семь дробь пять», буркитский лесоповал… Тюлень, Азер, Люма Черный, Барабан, Гаврило-Пивохлеб, Ляпсус, Серый…
— О! Который Серый?
— Ростовский, — ответил Смолин. — «Мама, не горюй, идем на дно», знаешь?
— И где ты с ним тянул?
— Да там же, в Бурките, — сказал Смолин чистую правду. — Не доводилось заезжать?
— А кто абвером командовал в Бурките?
— Тоже мне, вопрос… — пожал плечами Смолин. — Капитан Климентьев Вячеслав Иваныч, прозвище Цыганок, сука редкостная… Я тебе много могу рассказать про Буркит и про другие места тоже… Устроим вечер воспоминаний?