— Вот так оно и бывает, дитятко, — наставительно сказал ему Смолин, медленно надвигаясь. — Тебе жить-то, поди, охота?
Дверь квартиры шумно распахнулась, и на пороге монументально возник Шварц. Он был великолепен и устрашающ — и отнюдь не столько с точки зрения перепуганных битых провинциалов. Шварц являл собою неплохое подобие Терминатора в его классическом варианте: черная кожаная курточка, белая футболка, темные очки — ну, и рожа соответствующая, и стрижка ежиком, и общее телосложение. За пояс у него был заткнут любимый «Айсберг», у которого Шварц давным-давно отвинтил и выкинул щечки рукоятки из вульгарного черного пластика, а на их место, потратив немаленькие деньги, присобачил костяные, с выжженным и раскрашенным в три краски узором, где присутствовал едва ли не полный байкерско-рокерский набор: обвитый колючей проволокой череп, летучие мыши и прочая фигня.
Судя по исказившемуся лицу Дюкова, смотрелся Шварц весьма колоритно…
Перекатывая во рту спичку с большой красной головкой, Шварц безмятежно спросил:
— Шеф, мочить будем или просто опидарасим?
По лестнице словно молния прошлась — это с неожиданной быстротой вскочил тот, что треснулся затылком о стену. И рванул вниз по ступенькам так, что во всем доме загрохотало. Секундой позже его примеру последовал второй — он хромал на бегу, все еще подвывая, но поспешал так, словно Шварц собирался выполнить обе части плана одновременно.
На площадке из агрессоров остался один только Дюков, явно собиравшийся последовать за корешками, но Смолин, уловив его порыв, коротким ударом по ребрам отбросил к стене. Подошел вплотную, похлопал по плечу и сочувственно сказал:
— Ферштейн, ферштейн… Тяжелое это дело — современный бизнес, а, Ванюша?
— Степан… — пробормотал Дюков.
— Да ладно тебе, — сказал Смолин небрежно. — Ну какой ты, к лешему, Степан? Классический Иван-крестьянский-сын… Ванюша… Так оно тебе больше подходит.
— Шеф, — Шварцу надоело торчать фигурой «без речей» (как писали давным-давно в театральных программках), — можно, я его ногами попинаю?
— Ну к чему этот садизм? — поморщился Смолин. — Ванюше больно будет…
— Тогда хоть раком поставлю и трахну…
— Тоже болезненная процедура, — сказал Смолин. — Ванюша — хороший мальчик, не будем делать из него Маняшу… Он и сам понимает, что поступил с солидными людьми неприлично… Правда ведь, Ванюша?
Собеседник яростно закивал с навернувшимися на ясны глазоньки слезами.
— Так ты Ванюша, или как? — ласково спросил Смолин.
— В-ванюша…
— Ну вот и чудесно, Ванек, — продолжал Смолин. — Я не зверь, я все понимаю: и жить ты хочешь, а вот в попу, наоборот, категорически не хочешь… Оно и правильно вообще-то — и без того пидоров развелось выше нормы… Что ж ты так лопухнулся, Ванечка? Смотреть надо, кому поперек дороги встаешь… Ну, скажи что-нибудь, а то я один языком болтаю, нехорошо как-то получается, авторитарно даже… Идеи есть? Предложения?
— Вы скажите, что вам нужно…
— А мне ничего не нужно, — сказал Смолин. — Грустно тебе без моей квартирки, пасьянс не складывается? Так вот, Ванюша, слушай внимательно. Сиди, не дергайся, и все будет пучком. Где-то дней через несколько я к тебе загляну… и продам тебе самую квартирку по всем правилам. Даже не за сотку, это перебор. Сколько ты там хотел заплатить по максимуму? Семьдесят, а? Вот за семьдесят и купишь — и будет тебе умиротворение…
— Вы… серьезно?
— Абсолютно, дитятко, — сказал Смолин. — Через несколько дней готовь семьдесят штук, я обязательно приеду, и все оформим…
— Ничего не понимаю… — пробормотал куруманский король недвижимости.
— А тебе, золотце, и понимать ничего не надо, — ласково, вполне благодушно сообщил Смолин. — Ты просто у серьезных дяденек под ногами не путайся, а то ушибить, неровен час, могут… Усек?
— Усек…
— Вот и ладушки.
— Ты просто у серьезных дяденек под ногами не путайся, а то ушибить, неровен час, могут… Усек?
— Усек…
— Вот и ладушки. Ну, что ты топчешься? Опять что-то не слава богу?
— А ничего, если я с тем домом буду продолжать? С соседним? Я его тоже прикупать начал помаленьку…
— Молодец, — сказал Смолин, — хвалю. Растешь на глазах, к дисциплине приучаешься… Да ладно, мне тот дом совершенно неинтересен, да и улица эта, откровенно говоря, тоже до лампочки, хоть всю скупай…
— Дур-рак я! — вдруг взревел Дюков, хлопнув себя ладонью по макушке довольно чувствительно.
— Да ладно, — великодушно сказал Смолин, — не такой уж. Просто-напросто не пообтесался еще, политесу не знаешь… да и вообще не знаешь, что такое политес… Это лечится.
— Дур-рак… Нужно было не жмотиться, когда Витек…
— Ты о чем?
— Сами знаете.
Смолин все еще не понимал сих намеков. Однако, сделав внушительное лицо, сказал грозно:
— Я знаю, ты знаешь… Помалкивай и занимайся своим делом, возись себе с недвижимостью сколько угодно, а в другие дела не лезь… Договорились?
— Договорились, — протянул Дюков с невероятно унылым видом.
— Вот и прекрасно, — кивнул Смолин. — Шагай, да смотри у меня, в следующий раз могу и озвереть…
— Да понял я, понял… — печально отозвался Дюков.
И побрел вниз по лестнице, то и дело оглядываясь с несказанной тоской. Только теперь до Смолина дошло. Подняв ключи, прислушавшись и убедившись, что в доме никого, кроме них двоих, не осталось, он сказал Шварцу: