— Чудесный вид, — Смолин, прикрыл дверь и вернулся в гостиную.
Можно, конечно, предположить, что именно в нем кто-то прячется, но это опять-таки будет паранойя, пожалуй…
— Чудесный вид, — Смолин, прикрыл дверь и вернулся в гостиную. — Так бы тут и поселился.
— Переезжайте, — усмехнулся хозяин. — У нас квартиры, по вашим меркам, стоят сущие копейки…
— Да где там, — грустно поведал Смолин, озираясь с тем же откровенным дикарским любопытством, отлично разыгранным, — привык я к Шантарску, никуда уже не денешься, да и дела… Ничего, если я руки помою? В обоих смыслах?
— Да ради бога…
Оказавшись в крохотном совмещенном санузле, Смолин моментально определил, что уж тут-то спрятаться человеку просто невозможно — разве что, сплющившись волшебным образом до толщины тарелки, забраться под ванну. Но волшебства в нашей жизни что-то не наблюдается — черт его знает, к добру или к худу…
В микроскопической кухоньке тоже не мог укрыться посторонний — едва войдя в квартиру, Смолин ее рассмотрел мгновенно, благо дверь распахнута. Итак, вроде бы все спокойно… Чтобы не нарушать легенду, он без особой охоты, но шумно сходил по-маленькому, спустил воду, торопливо ополоснул руки, Вышел в гостиную, опустился в продавленное кресло. Поскольку хозяин как раз закурил, то и Смолин без церемоний вытащил сигареты. Присмотрелся.
Евтеев нервничал . Тут и провидцем не надо быть: суетливость в движениях и взгляде, нервные жесты, по комнате зашагал без особой нужды, покосился странно …
А впрочем, это ни о чем скверном еще не говорило. На месте этого провинциального деятеля Смолин тоже волновался бы не на шутку, предвкушая, что вот-вот станет обладателем сказочной по предивинским меркам суммы… да еще не на шутку опасаясь, что заезжий покупатель может сотворить какую-нибудь пакость: черт их ведает, этих городских, ушлый народ, на ходу подметки режут, мало ли как вокруг пальца обведет. Занервничаешь тут…
— Итак, Николай Петрович? — с широкой улыбкой поинтересовался Смолин. — Перейдем к делам нашим скорбным?
Хозяин встрепенулся:
— Скорбным ?
— Это шутка, — терпеливо сказал Смолин, привыкший иметь дело с разнообразнейшими, порой самыми удивительными клиентами. — Приступим? Вещички бы посмотреть…
— А деньги вы привезли? — Евтеев нервно сглотнул, закашлялся, раздавил до половины выкуренную сигарету в массивной хрустальной пепельнице (лет сорок назад копейки стоила).
— Конечно. Как договаривались и сколько договаривались.
— А можно полюбопытствовать?
— Вы что, мне не верите? — укоризненно вопросил Смолин.
— Да верю я вам, верю… Но, знаете ли, бизнес…
— Понятно, — сказал Смолин. — Деньги против стульев. Извольте.
Он достал не заклеенный конверт, извлек тощую пачечку «рыжих» и развернул их этаким веером.
— Да, вроде бы…
— Не «вроде бы», а триста тысяч, — с усмешечкой сказал Смолин. — Как договаривались. Потом сами пересчитаете. Да, деньги, конечно же, настоящие…
— Ох, да что вы… Я не имел в виду…
— Бизнес, да… — с неопределенной интонацией пожал плечами Смолин.
— Ну, показывайте вещички.
Подставка под телевизор была шкафчиком (помнившим еще, пожалуй, Хрущева во всем блеске официального поста). Евтеев присел на корточки, распахнул отчаянно заскрипевшую, покосившуюся дверцу (фанера в нижнем левом углу отстала и коробилась). «Сдох бы, но не стал бы так жить», — с легкой брезгливостью подумал Смолин и поторопился придать лицу нейтральное выражение, не иллюстрирующее потаенные мысли.
Выпрямившись, Евтеев со стуком опустил на столик рядом со Смолиным две картонных коробки. Отступил на шаг, сел в соседнее кресло, потянулся за сигаретой, вымученно улыбнулся:
— Вот, смотрите. Все, чем богаты…
Аккуратно подстелив старую газету, Смолин достал маленькую, но сильную немецкую лупу в черном пластмассовом корпусе и не без приятного волнения вытащил из ближайшей коробки первое, что подвернулось — ветвисторогого оленя — большую бляху, темного, почти что черного оттенка, покрытую толстыми, рыхловатыми ядовито-зелеными полосками окиси (главным образом в углублениях).
Вот именно: толстыми… рыхловатыми…
Он даже не стал разглядывать археологическую редкость в лупу — поднял к глазам, печально хмыкнул, покивал головой. И отложил небрежно на край газеты.
Достал овальную пряжку. Приятное возбуждение быстро улетучивалось. Все так же покачивая головой, Смолин отложил и этот раритет, извлек третий — то же самое. Он больше и не пытался присматриваться, изучать вдумчиво: доставал предмет за предметом и, окинув беглым взглядом, небрежно откладывал, точнее, совсем уж пренебрежительно швырял на кучку просмотренных. Выругал себя в глубине души — надо ж было так пролететь, размечтался, прибыли начал считать…
— Что-то не так? — напряженно спросил Евтеев.
Вторая коробка тоже опустела. Аккуратненько, в виде и исключения, Смолин отложил последнюю вещичку. Поднял глаза, покривился, пожал плечами:
— Увы, Николай Петрович, увы… Если вы это покупали, то от всей души надеюсь, не заплатили слишком много…
— То есть? Простите?
Без всякой дипломатии Смолин сказал безжалостно:
— Фуфло все это, простите великодушно. Гроша ломаного не стоит… то есть стоит, конечно — но натуральные копейки, если продавать туристам как экзотические сувениры.