— Все равно неприятно, — усмехнулся Смолин.
— Ну да, чего уж… Меня она тоже не жалует. Мы с ней, можно сказать, пополам деревню поделили, я на своем конце, она на своем. Так и существуем.
— А больше — никого?
Незнакомец понял:
— Ни души. Не считая Орлика и Беляка, — он кивнул в сторону собаки, смирно прислушивавшейся к спокойному разговору. — И бабы Нюриной коровушки. Была у нее еще кошка, но померла от старости, по причине одиночества потомства не оставивши… А можно полюбопытствовать, откуда вы вдруг взялись?
Речь у него была правильная, гладкая, он вовсе не производил впечатления сельского механизатора или кого-то подобного — скорее уж первоначальная догадка Смолина оказалась правильной, и судьба свела их с отставником. Вот только зачем он в этой глухомани поселился, поделив пополам деревню с чокнутой бабой Нюрой?
Смолин решил вываливать легенду сходу, не колеблясь и не мямля.
— Получился сущий детектив, — Смолин пожал плечами словно бы в некотором смущении от превратностей жизни. — Мы из газеты… из Шантарской. Даже документы есть, — кивнул Инге: — покажи…
— Ну, я не участковый… — проворчал незнакомец, но в Ингино удостоверение все же заглянул (правда, как сделал вывод Смолин, с любопытством, но без ментовской цепкости , которую битый жизнью человек распознает легко).
— Ну вот… — сказал Смолин, когда удостоверение вернулось к Инге. — Она — репортер, а я, соответственно, фотограф, — он демонстративно приподнял в руке сумку. — Дурацкая история получилась, как бы вам… Короче говоря, человеку, про которого мы вздумали делать материальчик, подобное вторжение в его дела ужасно не понравилось. Кликнул он своих стриженых мальчиков, и возникла реальная угроза для ребер и физиономий…
— Это где?
— В Предивинске, — сказал Смолин. — В общем, ясно было, что к нашей машине нам уже не добраться, и я в темпе придумал обходной маневр: пешочком до Зыбуново, оттуда до трассы — и в Куруман.
— В общем, ясно было, что к нашей машине нам уже не добраться, и я в темпе придумал обходной маневр: пешочком до Зыбуново, оттуда до трассы — и в Куруман. В Курумане наш деятель, как в том анекдоте, уже не фигура, а дерьмо… Кто ж знал, что Зыбуново только на карте числится полноценной деревней… Такие дела.
Что бы ни думал хозяин здешних мест по поводу преподнесенной ему истории, на лице это не отразилось. Он только почесав в затылке, проворчал:
— Бывает… — и спросил деловито: — Погоня имеет место быть?
— Стопроцентно — нет, — сказал Смолин. — Они нас потеряли, наверняка решили, что мы где-то спрятались. Им и в голову не пришло, что городские люди выберут такой вариант… И потом, не настолько уж мы им наступили на мозоль, чтобы они отправились нас искать по всему району. Поматерились и забыли. Мы ж не в страшные тайны ихние проникли, не мешок с бриллиантами у них сперли… Никакого киношного боевика. Провинциальная дурь и только. Какая там погоня…
— Тем лучше, — сказал незнакомец. — А то не хватало мне на старости лет голливудских страстей на фоне тайги… Ну, пойдемте?
— Куда? — вырвалось у Инги.
— Ко мне, — сказал человек словно бы даже с некоторым удивлением. — Куда же еще? Гость в дом — Бог в дом, как говорится. Нравы у нас, как легко догадаться, патриархальные, я ж не баба Нюра, чтобы людей в таком положении спроваживать на ночь глядя… Кирилл Михайлович меня зовут. Можно — Михалыч. Фамилия смешная — Лихобаб. Из хохлов мы…
— Смолин. Василий Яковлевич. Можно, стало быть — Яковлевич. А это — Инга.
— Пудинг, это Алиса, Алиса, это пудинг… — усмехнулся Петрович. — А это вот, как уже поминалось, Беляк…
— А Орлик — это кто? — спросила Инга. — Вы про него тоже говорили…
Петрович покосился на нее:
— Ага, журналистская хватка… Орлик — это конь. Так и живем маленькой, но порядочной компанией…
Они шагали посреди улицы, Беляк носился вокруг, то забегая вперед, то возвращаясь. До настоящей темноты было еще далековато, но солнце давным-давно опустилось за деревья, чувствовалась прохлада. Тишина стояла неописуемая.
Смолин не сразу, но довольно-таки быстро отметил некую интересную особенность в поведении гостеприимного хозяина, владевшего, как выяснилось, целой деревней на паях с полубезумной старухой. Лихобаб на них вроде бы и не смотрел, держался сбоку, шагал непринужденно и вольно — но при всем при том (в чем не было никаких сомнений) он передвигался все время так, чтобы гости оставались в поле зрения, чтобы было время моментально отреагировать на какую-нибудь неожиданность.
Вообще-то это повадка хорошего вертухая, мимолетно подумал Смолин. И тут же отмел эту мысль как неподходящую. Кого-кого а уж вертухая-то он определил бы подкоркой, спинным мозгом, хотя давненько не сталкивался с таковыми…
Человеку, благополучно прожившему свою жизнь без всяких пересечений с колючкой , это может показаться диким, странным, невероятным — но, знаете ли, в двух ходках на зону в нескольких годах тамошнего пребывания есть и положительные стороны. Человек, если он не гнилуха какая-нибудь, с зоны выносит и кое-какие полезные навыки, помогающие и на воле жить. Во-первых, привыкаешь к тому, что именуется «фильтровать базар» — то есть взвешивать каждое слово, не дергаться, спокойно разруливать критические ситуации, не швыряться сгоряча оскорбительными словечками, зная, что расплата может последовать моментально.