— Постараюсь что-нибудь сделать, — сказал Смолин.
— Визитку я вам дал? Звоните, если что…
Он вздохнул, печально махнул рукой и стал спускаться по лестнице с видом унылым и удрученным. Глянув ему вслед, Смолин пожал плечами: надо же, какие бизнес-страсти, оказывается, кипят и в захолустных райцентрах…
Когда он, заложив дверь на крючок, вернулся на кухню, Профессор уже лишил одну бутылку пластмассовой пробки, набулькал себе полный стакан, интеллигентно водрузил рядом помятое яблоко.
— Может, примете все же эликсирчику, дражайший Василий Яковлевич? — вопросил он.
— Нет, я все же воздержусь, — сказал Смолин. — И вас убедительно попросил бы на пару минут пренебречь кубком… Мы, как вы помните, сговаривались на десять тысяч?
Вмиг отставив стакан, Профессор уставился на него со сложным выражением лица:
— Ну да, именно. Ровно десять… за все, что в квартире. И ни гульденом менее.
Смолин вытащил бумажник, принялся извлекать из него сложенные пополам рыжеватые пятитысячные. Отсчитав двадцать две, сдвинул в сторону бутылки, яблоки, тарелку с засохшими пельменями. Принялся выстраивать из пятерок нечто напоминающее многолучевую звезду. Получилось где-то даже красиво.
Профессор, откровенно разинув рот, наблюдал за его дизайнерскими изысками с некоторой оторопью. Даже про бормотуху забыл. Смолин тщательно подровнял ассигнации, чтобы получившаяся фигура была и вовсе безукоризненной. Сказал небрежно:
— Сто десять тысяч, настоящими деньгами, имеющими хождение на всей территории…
Шумно сглотнув, Профессор спросил растерянно:
— А… зачем?
— Как это зачем? — усмехнулся Смолин. — Вы же собирались продавать квартиру Степе? Именно за сотню? Я ее покупаю. Сто за квартиру, десять — за все, что в ней. Сейчас мы с вами поедем к нотариусу и все оформим…
— С-серьезно?
— Абсолютно, — кивнул Смолин.
— Вы уж только, я вас душевно умоляю, не пейте пока что… и рубашку какую-нибудь найдите, а то нотариус нас с порога наладит. Даже для провинции являться к нотариусу в таком вот неглиже э — чересчур, я думаю… Возьмем паспорт, документы на квартиру… У вас ведь все в порядке?
— Конечно… — Профессор наконец-то захлопнул рот, потом расплылся в хитренькой улыбке: — Коли уж такое дело, нужно поторговаться…
Смолин, склонившись к нему, взял за руку и самым дружески тоном произнес:
— Виктор Никанорович, я уже вижу, что человек вы деловой и оборотистый, но вот только со мной этих штучек не надо, ладно? Цена обозначена. Сто десять тысяч. И не увеличится ни на рубль, могу вам дать честное благородное слово. Либо вы соглашаетесь вот на это, — он кивнул на бумажную фигуру, — либо я преспокойно ухожу. Чует мое сердце, что сотню вам Степа ни за что не отстегнет… а за то, что находится в квартире, вы вообще в этом случае не получите ни копья. Ну кому это нужно кроме музея? У вас, конечно, музей есть свой, но они, голову могу прозакладывать, в деньгах стеснены чрезвычайно…
— Не то слово, — грустно признал Профессор. — Ноют, что бесплатно все бы забрали, а денег у них нет…
— Вот видите, — напористо продолжал Смолин. — За журавлем в небе погонитесь — реальные деньги упустите. Или-или. Засиделся я тут с вами… Говорю вам, сотню Степа не даст… а вот послать кого-нибудь, чтобы вам за несговорчивость по шее накостыляли, вполне может. Вы ж слышали краем уха, как такие дела делаются, что в мегаполисах, что в провинции?
Профессор понурился:
— А ведь может, акуленок…
— Вот видите, — сказал Смолин. — Лучших условий у вас все равно не предвидится… Так как?
Ссутулившись, словно бы погрустнев на глазах, Профессор протянул:
— Так, выходит, и впрямь есть… Иначе что вы все суетитесь, как тараканы…
— Что — есть? — спросил Смолин цепко.
— А… — Профессор, словно бы разом постаревший, махнул рукой. — Ваше счастье, Яковлевич, что нет у меня желания во все это впутываться — не потяну ведь… Ладно, такой уж я дурак… Дело ваше, беритесь…
— Я так понимаю, мы договорились? — спросил Смолин деловито.
— Договорились, — уныло протянул Профессор, поглядывая на Смолина как-то непонятно. — Владейте, драгоценный мой, коли охота. Мое дело сторона, моя хата с краю, и рубашка моя ближе к телу, так что — желаю удачи… Не в мои годы, да и здоровьичко не то… Эх, будь я помоложе…
— Вы о чем? — спросил Смолин.
— Да так, пустяки сплошные, — отмахнулся Профессор, тоскливо поглядывая на стакан с бурдой свекольного цвета.
И все же что-то здесь было не так. Определенно. Смолин отметил и прорвавшуюся на миг надрывную нотку в голосе, и разительные изменения в лице: Никанорыч словно бы враз протрезвел и даже помолодел, вот странно, смотрел совсем трезво, тоскливо, показался на краткое мгновение совершенно другим человеком — каким он, наверное, при другом раскладе и твердости характера мог бы стать. Все это тут же пропало, как не было, вернулся прежний истасканный пьянчужка, во всех смыслах бесполезный человечек — но эта краткая метаморфоза оказалась столь явственной и загадочной, что у Смолина по спине невольно холодок пробежал…
Профессор, криво ухмыляясь, потянулся к стакану.
Все это тут же пропало, как не было, вернулся прежний истасканный пьянчужка, во всех смыслах бесполезный человечек — но эта краткая метаморфоза оказалась столь явственной и загадочной, что у Смолина по спине невольно холодок пробежал…