— Совсем совести у хана того нет, даром что данник твой! — При этих словах Елена уже на визг сорвалась.
— А тут что не нравится?! — возмутилась Василиса, нахмурясь.
— Он же распутницей меня обозвал!
— В каком же месте, Еленушка? — поинтересовался Вавила, снова не усмотрев связи между письмом и дочкиным возмущением.
Елена вопрос отцовский буквально поняла, а потому так же прямолинейно и ответила:
— А ты, батюшка, сам не знаешь, в каком месте распутство заводится?
Царь только крякнул, сетуя на скудоумие младшенькой, а та от обиды остановиться не могла, выплескивала возмущение:
— Ну как же! Всем известно, что та Еленка Грецкая мужа законного бросила, из-за чего Трою под фундаменту самую срыли, со всеми мезонинами и фонтанариями! — Негодованию младшей царевны не было предела.
Тут Василиса Премудрая язык прикусила — вспомнила, как сама же сестрице о той войне рассказывала, чтобы погасить зависть к древней сопернице. А то Еленушка сильно мучилась, когда услышала, что та Елена красивее ее самой была.
— Нет, батюшка, — решительно сказала Елена Прекрасная, — ты этого невежу наказать должон! Уж пусть я лучше дурой слыть буду, чем сравнивать меня с бабой аморальной, которая законов нравственных соблюсти не может!
— Это он иносказательно выразился, — попытался успокоить Елену Потап, впрочем, возмущением супруги очень довольный.
А Василиса снова читать стала:
— «Теперь же дошли до нас сообщения, дорогой брат наш, белый царь Вавила, от младшего брата моего Цыряна Глодана, коий на свадьбах детей твоих был. Помнишь ли ты, царь Вавила, как упился он да на жеребца своего Йылдырыма вскочить пытался, но сколько раз ни вскакивал, столько раз, увы, и падал? Чем премного тебя и дружину твою развеселил. Мы же по случаю бракосочетания детей твоих шлем подарки. Царевичу Власию — скакуна ахалтекинского белой масти, по нашему обычаю именуется этот жеребец Йылдыйрьый.
— Да уж, развеселил-то тогда Цырян Глодан нас преизрядно, — с удовольствием вспомнил тот случай царь Вавила. — И не столько тем, что с коня падал, сколько тем, что кличку конскую выговорить не мог — язык шибко у Цыряна Глодана после медов хмельных заплетался. Все-таки хмель на нас по-разному действует — я вон после меду с одного разу выговорил.
— Ох и намучаемся мы с подарком таким, — высказал мнение воевода Потап.
— Это почему ж? — удивился Вавила.
— Так у степняков кони только на свое имя откликаются, — напомнил Потап. — Ведь на свадьбе почему каган Тмутараканский падал? Потому что спьяну забыл, как коня обозвать надо.
— Это почему ж? — удивился Вавила.
— Так у степняков кони только на свое имя откликаются, — напомнил Потап. — Ведь на свадьбе почему каган Тмутараканский падал? Потому что спьяну забыл, как коня обозвать надо. Вот тот и показал характер. А этого ахалтекинского так зовут, что и не выговоришь. — Воевода нахмурился и попытался произнести конское имя: — Ир… Быр… Гыр…
— Не так, Потапушка, — рассмеялся Вавила, — надо сказать Ыр… — тут царь запнулся, — рыйб… дыйр… Н-да… Ну-ка, Садко, ты попробуй!
— И даже пробовать не буду, — замотал головой Садко, — у меня язык гибкий да пластичный от деятельности рекламной. И что ж я его грубостным словом таким ломать стану?
— А чего там ломать?! — Вопрос этот Иван-дурак задал. Он с рыбалки только возвратился да в терем царский сразу пожаловал, чтобы уловом похвалиться. И о чем спор идет, краем уха услышал. — Йылдыйрьый, — выговорил он легко и без запинки.
— Вот и хорошо, — одобрил царь Вавила, — пока Власий коня того в Ирий не заберет, ты при подарке конюхом будешь.
Настроение у Ивана сразу погасло, а сам виноват — нечего было дураку в разговор влезать! Василиса на мужа сердито взглянула да продолжила чтение:
— «Царевне Василисе обоз книг и рукописей, которые прадед мой на растопку пустить не успел, а книги те преизрядные, в хороших переплетах, да только при жизни нашей кочевой немножко поистрепались. Ну да главное не оболочка, а сущность их. Царевне Мариам шлем колесницу железную работы китайской, которую прапрадед мой в поход за Великую стену китайскую приобрел, да при перевозке через страшные пустыни Гобийские колеса немного порастерял. Колесница та для полетов по небу предназначенная была, да крушение потерпела. Погиб тогда при крушении первый китайский летчик и еще двадцать кочегаров, что огонь в топке поддерживали. Потому китайский мандарин колесницу и продал за бесценок прапрадеду моему.
— Ну колеса справить — проблемы в том нет, — впервые высказала заинтересованность Марья. — Китайской работы колесница денег больших стоит, даже совсем сломанная.
Прежде чем дальше читать, Василиса на младшую сестру лукаво глянула да улыбнулась, угадывая ее реакцию на следующий подарок хана.
— «А царевне Елене дарим стадо кобылиц дойных, чтоб могла принимать она ванны из молока конского и красота ее вовек не увядала».
— Батюшка! — взвизгнула обрадованно Елена Прекрасная. — Ты на Урюка Тельпека войной не сразу иди, погоди, пока подарки доставят! Сама Клеопатра ванны молочные пользовала, оттого и красавицей слыла!
— Ну слыть-то она слыла, а вот была ли? — поинтересовалась Марья Искусница, но Елена насмешки ироничной не поняла по причине своей дремучей необразованности. Она про ту Клеопатру-то и слышала, что в связи с косметологическими процедурами.