— А то, что желудок этот и твой одновременно, забыл? — резонно заметил Старшой.
— Молочка бы сейчас ведерко… — с тоской произнес Озорник.
— А доить кто будет? — поинтересовался Старшой.
— Я! Я! — вскричал Озорник и, перехватив управление организмом, кинулся к корове.
Корова даже не шарахнулась, обладая флегматичным характером. В Англии все флегматичными были: и жители, и скотина их, — наверное, из-за климата. Под дождем-то откуда жару внутреннему взяться?
Хотел Змей за вымя схватиться, молока надоить, но лапы его оказались неподходящими по размеру. Посмотрел он на лапы, призадумался.
— Делать нечего, — изрек Озорник, — аки младенцы несмышленые, титьку коровкину сосать будем! — И к переполненному вымени, давно нуждающемуся в умелых руках доярки, приложился зубастой пастью.
Тут раздался шум — то йомены бежали спасать призовую молочную корову. Били они палками в жестяные тазы, чтобы спугнуть невиданного зверя. А впереди староста тамошний — не то Джон, не то Смит — несся, громко крича и улюлюкая.
Озорник от неожиданного шума громко чмокнул и корову в себя втянул. Проскользнула бедная животина по Змеевой шее большим комком и в чреве огромном успокоилась, вместе с рогами, копытами да колокольцем, что на шее болтался.
Старшой ждать, пока его тазиками забросают, не стал, крыльями общими взмахнул да взлетел.
Озорник, пока летели, громко отрыгивал и пребывал в сытом блаженстве. А Умник вдруг осознал, что корову они все-таки съели и теперь несчастная скотина переваривается в желудке, который ему не совсем чужой, поскольку один на троих. И, обладая развитым воображением, так живо «злодейство» это представил, что помутилось его сознание и выключилось. Так и летели в сыром английском тумане: средняя голова — сосредоточенно высматривая путь, левая — сыто отрыгивая, а правая — пребывая в глубоком обмороке от содеянного.
Общаться со странными народами Горынычу не хотелось, а потому, когда заметил он высокую горку, поросшую густым лесом, приземлился на ней, в аккурат на самой лысой вершине. С горы той сбегала неглубокая речушка. Горыныч напился воды да задремал, подставив сытый живот под моросящий дождик. Но его отдых нарушил чей-то крик.
— Выходи на бой, дракон проклятый! — услышал он и нехотя открыл глаза.
По сырому склону лез к нему странный человек, с головы до ног облаченный в железные одежды. Он волочил за собой меч, длинный, что твоя оглобля. Тащил за собой с большой натугой. Из-под железного шлема со свистом и хрипом вырывалось тяжелое дыхание.
— Вот ведь диво, — сказал Умник, — рыцарь в таком месте турнир устроить решил!
Рыцарь услышал это и прохрипел:
— Не по чину тебе на турнир меня вызывать, дракон поганый! И турниры танцевать я с тобой не собираюсь! Выходи на бой смертный!
Тут нападающий в жиже, которой земля от частых дождей сделалась, заскользил и к деревьям, на прежние позиции, съехал.
Но тут же встал, правда, с немалым трудом. Дело в том, что его железный костюм слишком уж погнут был да помят, поэтому двигаться в нем было сложновато. Но рыцарь обладал большим мужеством и снова полез на врага.
— Выходи, сказал… — хрипел он.
— Сейчас все брошу и выйду, — лениво отозвался Старшой, с интересом наблюдая за странным агрессором.
— Может, мы его съедим? — предложил Озорник, не серьезно, а так, «в шутку.
— Нет, консервы очень вредны для пищеварения, — в кои-то веки оценил комичность ситуации Умник и поддержал братову шутку. — А он не только консерва, но еще и со сроком годности просроченным. Смотрите — едва живой.
— Я не консерва, — обиделся рыцарь, хотя Умник правильно заметил — кроме того, что рыцарь этот безлошадный и в ржавых доспехах, он еще был очень истощен. Его буквально шатало от слабости.
— Тогда ты букашка в фольге, — рассмеялся Озорник и дунул.
Нападающий кубарем покатился по крутому скользкому склону, гремя всеми металлическими частями доспехов. Он опять с трудом поднялся на ноги и побрел навстречу собственной гибели, надсадно хрипя:
— Все равно я тебя обезглавлю…
— Да-а… — задумчиво произнес Старшой, почесывая на морде чешую. — Разное приходилось видеть, братцы. Помнится, нас бежали убить, неслись уничтожить, мчались сжить со свету, но чтоб вот так — брели обезглавить?.. Сынок, ты когда ел последний раз?
Рыцарь не ответил, он ухватил рукоять меча обеими руками и занес клинок над головой. Но, видимо, на этот замах ушли последние силы. Меч перетянул, и горемыка рухнул на спину.
— Вот доходяга, — пробурчал Озорник.
Горыныч зачерпнул пригоршню воды из речушки и, с трудом зацепив когтем забрало на погнутом шлеме, плеснул в щель. Из доспехов послышалось бульканье и кашель.
— Утонет ведь. — Умник укоризненно посмотрел на братьев.
Рыцаря перевернули на живот — вода полилась из всех частей металлической упаковки.
— А может, его вытащить из костюма?
— Дело говоришь, Умник, распакуем его, братцы, — распорядился Старшой, и через минуту рыцаря освободили от доспехов.
Прочный металл под крепкими когтями рвался, словно бумага. Без доспехов нападающий выглядел совсем плачевно — кожа да кости. Он был очень высок и невероятно худ. Аристократическое лицо было вытянуто и имело бледно-серый цвет, а огромный, с горбинкой нос на фоне впалых щек казался еще больше. Мокрые рыжие волосы облепили маленькую голову и тонкую шею. А сердце его стучало так, что казалось, будто сейчас оно разломает тонкие ребра, пробьет впалую грудь и выпрыгнет наружу.