Та оглянулась — к ним спешил народ во главе с воеводой Потапом.
Когда солнце взошло, няньки да мамки всполошились — чего это царевны не встают? Ну Елена Прекрасная, понятно, понежиться в постельке любила очень, о ней и не переживали. Но вот Марья Искусница с самых первых солнечных лучей начинала хлопотать по хозяйству — а тут нет ее! Пошли они в девичью светелку, а оттуда выбежали с криками да плачем. Шум поднялся на весь царский терем — шутка ли, дочки царские пропали!
Вавила заволновался, не знает куда и кидаться! Вроде из светелки царевен никто не похищал — самовольно ушли, на то указывает лестница, связанная из тряпок. Так бы можно было не волноваться — как ушли, так сами и назад придут, да вот змей поганый похитить их пригрозил. Голова у Вавилы от размышлений кругом пошла, но куда податься, где царевен искать — не знает. Подошел царь к колодцу, воды зачерпнул и в лицо горсть плеснул, чтобы думы нелегкие прогнать да напряжение в голове немного ослабить.
Из воды немедленно всплыл Водяной.
— Да что ж это такое?! — возмущенно пробулькал он. — Опять, царь, дочки твои чудят! Пруд осушили без моего на то позволения, и в момент самый неподходящий, потому как пикантный момент был. И невеста из-за них ушла. Между прочим, не какая-нибудь кикимора болотная, а Нимфа Италийская! Всю воду из пруда к одинокой сосне утащили и там бездарно вылили. И заметь, царь, вместе с лягушачьей икрой, головастиками и рыбешкой мелкой!
Дослушивать жалобы Вавила не стал, мигом на коня взгромоздился. А взгромоздился потому, что в седло вскочить, словно соколу взлететь, по причине возраста и лишнего веса не получалось. Помчался отряд дружинный с Вавилой и Потапом во главе к одинокой сосне. И как раз вовремя успели.
Пока Змей в сонном дурмане пребывал, его на телегу погрузили, в Городище привезли и за лапу кольцом стальным на цепь к столбу приковали.
— Не сорвется? — поинтересовался царь.
— Нет, цепи булатные, а замок аглицкий, — ответила Марья.
— Не сомневайся, тятенька, замки те только разрыв-травой отомкнуть можно, а она у меня в сундуке лежит, — добавила старшая дочь, Василиса.
Она тут же неподалеку стояла — Ивану-дураку принцип ловушки на Змея объяснить пыталась.
Иванушка, разинув рот, смотрел на царевну да улыбался — умиленно и глупо. И вряд ли хоть одно слово в его влюбленное сознание пробилось.
Елена Прекрасная в кои-то веки не встряла в разговор, она молча послушала и отошла от людей в сторону, все ближе к Горынычу подбираясь. Царевна была словно зачарованная — не могла отвести глаз от чешуи Горыныча.
— Ой как сверкает, как жаром горит… — бормотала Елена Прекрасная, уставившись на Змея остановившимся взглядом. — Как блещет эта чешуя под солнцем утренним, ярче камней самоцветных изумрудных в казне папенькиной…
И так Елену сверкание это манило, так притягивало, что сопротивляться искушению царевна даже не думала. А вот то, как такую чешуйку с бока Змея Горыныча в свое владение получить, напротив, очень сильно ее интересовало. Тут взгляд царевны упал на лопату, прислоненную к краю повозки. Она взяла инструмент и подошла к пленнику. Потом, подцепив острием чешуйку и используя лопату как рычаг, с силой надавила на рукоять. Змей от боли пришел в себя, сонное оцепенение вмиг слетело с него. Он взвыл всеми глотками и дернулся взлететь. Не тут-то было — цепь крепко держала пленника. Дикий вой встряхнул Городище.
— Да что же ты делаешь?! — Потап подбежал к царевне, забрал у нее лопату и оттащил девушку подальше от беснующегося Змея. — Даже хызрырская орда с пленными так не обращается! — попенял он ей.
— Я только чешуйку на серьги хотела отколупнуть. — Младшая царевна взглянула на воеводу синими глазищами и приготовилась заплакать.
Против взгляда Елены Прекрасной Потап был беззащитен, а уж против слез ее — и подавно.
— Куплю я тебе серьги новые, Еленушка, — пообещал он.
Елена плакать мигом раздумала, просияла белозубой улыбкой, но все одно решила заполучить чешуйку. Потап на царевну засмотрелся, сам улыбаться начал. Но царь Вавила сильно рассердился — Змей от боли да неожиданности мог огнем плюнуть, людей покалечить да Городище поджечь.
— Я тебе сейчас покажу и чешуйку, и серьги! — строго сказал он, вспомнив, что дочери проигнорировали его приказ оставаться в тереме. — А ну марш в светелку, и чтобы носа не показывали! Все трое.
Девицы, понурив головы, побрели во дворец, а царь подошел к Змею.
— Ну зачем, скажи на милость, тебе такие жены? — спросил он, глядя царевнам вслед. — Я-то, понятно, отец, мне деваться некуда, но ты-то, ты зачем добровольно такую беду на свои головы кличешь?
— Сказал, что женюсь, — значит, женюсь, — прорычал старший брат, пресекая попытки Озорника и Умника согласиться с царем.
— Ты, Змеюшка, подумай, — увещевал Старшого царь, — я с самого их рождения покоя не знаю. То у трона ножки подпилили, и я перед гишпанским послом осрамился, то полы какой-то дрянью натерли, что посольство аглицкое чуть не убилось. А когда Василиса иностранные языки выучила, то до войны дело дошло. Старшую переговорить невозможно, средняя из мужских портов не вылазит, только Еленушка радует. — Вавила немного подумал и добавил: — Когда молчит.