— Час от часу не легче, — изумился Вавила. — Та дыра получилась, когда этот супостат березу лапой зацепил да с корнем выворотил. Но ты-то, скажи на милость, откуда знаешь такие тонкости о мужском… гм… боекомплекте?
— А это Василиса Ваньке-дураку рассказывала. — Услышав в голосе отца сердитые нотки, Елена Прекрасная попятилась и поспешила свалить все на сестру. Совесть ее не мучила, тем более что Василисе обычно все с рук сходило. — А я ничего не сделала, я только подсл… услышала! — И она юркнула за широкую спину воеводы.
— Не по Закону поступаешь, Змей! — вскричал Потап. — За девицами подглядывал, пруд высушил, в лесу потраву учинил, а теперь еще и речи поганые ведешь, невинных девиц смущаешь!
— Эти девицы невинные сами кого хочешь засмущают речами вольными, — проворчал Старшой.
— И корову, корову мою утащил! — добавила Елена, не покидая безопасного места за спиной заступника.
Две Змеевы головы повернулись влево и посмотрели на третью. Озорник, проклиная себя за любовь к молочным продуктам и не вовремя проснувшуюся независимость, попытался оправдаться.
— Я просто за титьки никогда не держался, — промямлил он, — потренироваться хотел.
— Что?!! — Потап ринулся на Змея Горыныча, но благоразумный царь снова удержал его от смертоубийства.
— Лети-ка ты, Змей, восвояси подобру-поздорову, — сказал он примирительно, но голосом твердым, что сталь булатная. — Не отдам я тебе дочерей, и баста!
— Так нам не для этого, — смутилась та голова, которую звали Умником. — Нам для компании.
— Не отдашь?! — угрожающе переспросил Старшой, перебивая младшего брата.
— Нет! Это мое последнее слово. — И Вавила в подтверждение крепкой решимости топнул ногой.
— Тогда я сам возьму! — взрычал Старшой, не ожидавший отказа.
— Тогда готовься к войне! — не менее грозно рыкнул воевода Потап.
— К партизанской, — нехорошо ухмыльнулся Умник.
— Ну и партизань сколько тебе влезет! И подарки твои нам без надобности, — рассердился Вавила, — забери-ка ты их!
Змей сгреб сундук, взмахнул крыльями и взмыл в небо. Царь-батюшка проводил его взглядом, потом, повернувшись к дочкам, приказал:
— А ну марш в светелку, и чтобы носа оттуда не высовывали!
— Батюшка, — попыталась подлизаться Василиса Премудрая, но разгневанный родитель был непреклонен:
— Я не только ваш батюшка, я вам еще и царь! Потап, проводи их до светлицы, да и охрану на дверях поставь надежную!
И тяжко Вавиле было смотреть, как дочки его дуются, но тут он тверд был. Понял вдруг царь, что безопасность и здоровье детей ему гораздо важнее, чем их мимолетные обиды да капризы. Он был непреклонен, и потому все три царевны под охраной дружинников отправились в девичью светлицу.
Светелка эта была уютной да прибранной. Напротив двери — широкое окно, из него вид на главную улицу. У окна стояла широкая лавка, накрытая лоскутным одеялом. Справа в ряд три кровати поставлены — все с пуховыми перинами, атласными одеялами и горами пышно взбитых подушек.
Вдоль другой стены — сундуки с платьями и маленькие столики для рукоделия. На одном столике книги стопками высились, ниток да ткани там никогда и не было. Другой стол, что Марье Искуснице принадлежал, напротив, шитьем да вышиванием перегружен был. Там еще и законченное кружево лежало, на которое Елена Прекрасная облизывалась, да никак не могла выпросить у сестрицы. А столик Еленушки был уставлен бутыльками и баночками, шкатулочками и ларцами. Еще к ее столику персональное зеркальце прикреплено было. И за уши Елену было от того зеркальца не оттянуть. Все она перед ним сидела, личико свое прекрасное составами разными мазала, белилась-румянилась да брови собольи жженой палочкой подводила.
Вот и сейчас, только в комнату вошла, сразу к столику своему кинулась и ну давай изъяны на лице выискивать. Не нашла, вздохнула с великим облегчением, пучок перьев схватила и начала лицо французской мукой посыпать. Мука та пудрой называлась и больших денег царю Вавиле стоила.
Марья Искусница сильных эмоций по поводу домашнего ареста тоже не испытывала.
Мука та пудрой называлась и больших денег царю Вавиле стоила.
Марья Искусница сильных эмоций по поводу домашнего ареста тоже не испытывала. Раз такое случилось, так хоть шитье без помех закончит. Присела она на табуреточку, нитку взяла и в иглу вдевать ее стала.
А вот Василиса ножкой топнула, на кровать плюхнулась и в раздражении давай кулаками подушку мять.
— Вот так всегда! — возмущалась старшая сестра, пребывая в праведном гневе. — Как только начинается самое интересное — отправляют в светелку, словно маленьких. А случится что — бегут: Василисушка, научи… подскажи…
— Ну или: Марьюшка, сделай, — поддержала старшую сестру Марья Искусница, не поднимая глаз от шитья.
— Или: Еленушка, замолчи, — добавила младшенькая и тут же возмутилась: — Ну что вы смеетесь?!
Старшие сестры громко хохотали и не могли остановиться, хоть и знали, что младшенькая надолго обидится.
— Ничего, Еленушка, — наконец смогла выговорить Марья Искусница, — не бери в голову, все равно не поймешь.
Елена задумалась и неуверенно произнесла:
— Сестрица милая, кажется мне, что ты меня только что дурой обозначила?