— Я не ворчу, я думаю: за что мне такое наказание?! — воскликнула средняя голова.
— Какое? — подал голос Умник, до этой поры молчавший, будто в рот воды набрал.
— Два брата-идиота, — прорычал Старшой. — Один на корове уже готов жениться, а другой все бы на цветочки любовался.
— Цветочки полезнее, потому как любовь к прекрасному прививают недюжинную! — огрызнулся Умник, изрядно повзрослевший и осмелевший в странствиях.
— А я корову не на предмет женитьбы рассматривал, а на предмет гастрономических интересов, — обиженно буркнул Озорник.
— Цыц, я с вами дома поговорю! — отмел возражения старший брат, а средний и младший с тоской посмотрели на одиноко стоящую гору.
Гора та в народе звалась Стеклянной и сверкала так, что при солнечном свете на нее больно было смотреть. Взобраться по ее скользким склонам немыслимо, поэтому Змей Горыныч спокойно отсутствовал долгое время, нисколько не переживая за свое добро. Да и слава у замка, что стоял на вершине горы, была дурная и жилище Змея получше хрустальных склонов защищала. И папенька тоже беспорядка не допустит. Раньше дворец этот принадлежал Кощею Бессмертному, но Горыныч не был лично с ним знаком. Кощей куда-то пропал, когда как раз Змей из яйца вылупился. Охотников по доброй воле посетить дурное место не находилось.
Тело Змея засверкало всеми цветами радуги, солнечные лучи запрыгали по огромным, размером с большую тарелку, чешуйкам. Змей Горыныч влетел в приветливо распахнутое окно замка и приземлился, подняв клубы пыли. Грязь эта да запустение так разительно отличались от того, к чему привык Змей в своем доме, что его огромное сердце похолодело.
— Беда с папенькой! — воскликнул Умник.
— Может, помер с горя? — предположил Озорник, а Старшой во всю мочь зарычал:
— Батя, ты где?!
— Сыночка!!! — раздался радостно-плаксивый вопль, и навстречу Горынычу кинулся маленький, с полметра ростом, старичок.
Он перецеловал все три морды Змея и тут же причитать принялся: — Ой, да как выросли-то, маленькие мои, как возмужали! Да похудали-то в дороге, поди, ни разу не евши как следует!
— И мы по тебе соскучились! — радостно гаркнул Старшой, и три раздвоенных змеиных языка ласково лизнули Дворцового.
Дворцовый потребовал, чтобы воспитанник его отчитался за долгое отсутствие, но сначала пригласил Горыныча в просторную кухню, где на плите что-то кипело, шипело и булькало.
— Жениться я решил, папенька, — сказал Старшой, сыто отрыгивая да поглаживая живот, вздувшийся пирогами, блинами, котлетами.
— Да зачем нам такая забота?! — хором вскричали младшие головы. — Зачем жениться?!
— Зачем жениться, говорите?! — Старшой поковырялся в зубах, посмотрел на Дворцового, окончательно сомлевшего от счастья, и изрек: — Затем, что в доме добром порядочном хозяйка нужна, а в этом и всех трех не хватит.
— Так ведь папенька… — начал было Умник, но старший брат немедленно перебил его:
— А папенька нам не уборщица, да в кухарки и повара тоже не нанимался! И старенький он уже, а дворец огромный. Один хрусталь натираючи с ума до конца жизни сойти можно. Так что разговор закончен — летим свататься!
Братья промолчали — возразить было нечего. Дворец большой, добра полные сундуки, а присмотру нет. А Дворцовый, такой речью премного польщенный и от заботы вовсе растаявший, подавно не стал возражать. Хотя переживал он сильно — рано, считал, маленькому жениться, но перечить не стал. А ну как снова в бега да путешествия ударится? Тоскуй потом по нему до самой бесконечности. Нет уж, пусть дитя неразумное женится да дома сидит!
Прошествовал Горыныч по пыльным полам к зеркалу. Сдернув с ближайшего сундука салфетку, змей смахнул пыль с зеркальной поверхности и посмотрел на себя, любимого. Он поворачивался то одним боком, то другим, внимательно изучая отражение.
— Красавец! — одобрительно хмыкнул Старшой. То, что он увидел в зеркале, очень понравилось — силен, мощен, огромен, весь зеленый да чешуйчатый.
— Еще бы! — радостно подтвердил Озорник. Он, оттолкнув две другие головы, тоже к стеклу отражающему протиснулся, но ничего нового для себя там не увидел. А потому скорчил страшную рожу и показал язык своему отражению.
— Кто от такого завидного жениха откажется?! — продолжал развивать тему старший брат.
— А если все-таки не отдадут царевен в жены, что тогда делать будем, а? — спросил Умник, и в его голосе звучала надежда.
— Заруби себе на носу, Умник: если ты чего-то хочешь, у тебя это будет!
— Правильно, Старшой, говоришь, а если не дадут — сами возьмем!
— Но почему, Озорник? Ты не подумал о том, что тебя могут посчитать неподходящим женихом? Дочки-то царские все-таки, — осторожно, чтобы не схлопотать оплеуху, напомнил Умник.
— Потому что если нам что-то надо, то у нас это будет, — ответила правой голове левая, а средняя гордо добавила:
— Потому что мы — наше величество Змей Горыныч! — А следом старший и средний братья хором прорычали: — И право у нас царское!
— Мания величия у вас царская, — прошептал Умник, но с советами больше не высовывался.
Открыв ближайший сундук, коих от Кощея осталось великое множество, начал Змей Горыныч на сватовство собираться.
Открыв ближайший сундук, коих от Кощея осталось великое множество, начал Змей Горыныч на сватовство собираться. Главная голова выудила из недр бездонных голубую шапочку с вышитыми на боку буковками. Три штучки всего — «ВДВ» — и ничего более. Что буковки эти значили, Старшой не знал, но шапочку на голову нацепил, лихо набекрень заломив, хоть и маловата она ему была.