Чаще всех в хрустальный дворец домовой из царского терема приходил. На его глазах все воспитание и происходило. И что только не делал Домовик, чтобы родственника в реальную жизнь вернуть, — все бесполезно. Дворцовый только улыбался преглупо и рассказывал, что приемыш сказал да что сделал.
— И хоть ты меня не слушаешь, а все одно я прав! — доказывал Дворцовому Домовик. Для разговоров теперь времени больше оставалось — змееныш перестал перины мочить да пачкать, научился самостоятельно до отхожего места ходить, а потому на стирку время не затрачивалось. — Ну чего ты ему рассказываешь?
— А чего рассказываю? Сказки рассказываю, — отвечал Дворцовый, но глаза отводил.
— Да?! Сказки?! — Домовик прямо-таки кипел негодованием. — Вот ты сегодня на ночь что мальцу говорил? Что жил-был царь — домовой о трех головах, и было у него три дочери. Красавицы — одна голова другой лучше…
— Хорошая сказка, — кивнул Дворцовый с видимым удовольствием. — Именно так я и рассказывал.
— Да?! — От возмущения Домовик аж подскочил. Схватил он книгу, открыл ее да в самый нос Дворцовому ткнул: — И где?! Где, скажи мне, здесь написано, что у царевен по три головы было, и вообще, что змеи они подколодные?! А?!!
— А мне все равно, чего там понаписали, — ответил родственнику воспитатель, — а психику ребенку все одно калечить не дам! Я его от чувства одиночества да от комплексов оберегаю!
— Э-эх, от жизни ты его оберегаешь! — рассердился Домовик, сердце у него совсем изболелось от такого воспитательного процесса.
А маленький Горыныч спал, кушал да сказки слушал. И рос-то не по дням, а по часам, будто был богатырской породы.
— И чего ты его делу не учишь? — допытывался у Дворцового Домовик, все еще не теряя надежды повлиять на родственника. — Пора уже учить мальца за домом присматривать да дела хозяйственные справлять, ибо домовой он!
— Мал он еще, — отвечал Дворцовый, и лицо его делалось непреклонным, прямо-таки каменно непреклонным.
— Да где ж мал?! Ты вспомни, нас-то едва не с рождения к предназначению жизненному готовили!
— Вот то-то и оно! — ответил Дворцовый. — Так с малолетства все в работе тяжелой да черной и остались, вместо того чтобы расти, как все дети. Нет уж, не зря я страдал, и дальше страдать согласен, лишь бы сыночка мой счастлив был!
— А кто его счастью этому научит, — не унимался Домовик, — ибо ты не знаешь, какое оно, это счастье? А как он узнает, каким счастье то быть должно, ибо никогда несчастья не знал?!
— Ты что, замолчи, а то накаркаешь! — ужаснулся Дворцовый.
— И чего привязался? Ты что, моего сыночку детства лишить хочешь?
— Да какое это детство, ежели ты его на улицу никогда не выпускал? И со сверстниками он у тебя ни разу не виделся!
— Да как я его отпущу? — отвечал Дворцовый, шибко сердясь. — А ежели он упадет да расшибется? А сверстники эти мальчика пакостить научат да словами матерными ругаться? Нет, Домовик, ты мне хоть и сродственник, но в воспитательный момент не вмешивайся, ибо некомпетентен ты! Не моги, говорю, и все тут!!!
Домовику только и оставалось, что сплюнуть в сердцах. А беседы его душеспасительные отклика в заботливом отце и вовсе не находили. Со временем беседы те реже стали происходить да так и сошли на нет. И что толку разглагольствовать, коли слова к сознанию не пробиваются?
Рос Горыныч во дворце хрустальном, окруженный заботой, лаской и вниманием. А за порог и шагу не делал, как это порядочному домовому, каковым он себя считал, полагается.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
КОРОВКИНА РАДОСТЬ
Ясное солнце осветило вершины Рипейских гор. Славный Ирий огласили истошные вопли охрипшей птицы Сирин. И песню она затянула ужасную, что полностью соответствовало ее настроению — мерзкому из-за регулярного недосыпания. Кому ж понравится раньше всех вставать? Сладкоголосую Сирин Сварог неделю назад назначил будить божественный народ, проживающий в раю. За это назначение затаила волшебная птица большое зло на озорников Ярилу и Услада, младших сыновей Сварога. По справедливости следует заметить, что этих гуляк и пьяниц самих бы кукарекать заставить — перебрав хмельной сурицы, они съели петуха, пустив бедолагу на закуску.
Зашелестело мировое дерево — дуб солнечный. Зашумел он листвой, потянулся могучими ветвями. Рос дуб тот из самого Пекельного царства и держал меж корнями землю-матушку. А ветви небеса поддерживали, там райское место расположилось — сады Ирия. Там-то боги, когда на земле и в поднебесье дел не было, жили дружной и слаженной семьей. Сквозь дуб могучий по внутреннему дуплу куда хочешь спуститься можно. Боги, они, понятно, туда-сюда с завидной регулярностью шастают, а вот для человека это занятие больно хлопотным было бы, потому как живут внутри дуба страшные чудища.
Из дупла на сук широкий вышел старец, осмотрелся и взлетел на самый верх, туда, где среди ветвей прямо из дерева вырастал трон, украшенный дивной и богатой резьбой.
Старец был длиннобород, широк в кости и сух. Погладил он рукой шершавую кору мирового дерева, вдохнул полную грудь амброзии, которой воздух в Ирие насыщен, и окинул огненным взором свои владения — страну небесную. Радостно стало старцу от увиденного. Благоухал сад райский в довольстве и благости. Купами росли невиданные деревья, радовали взор сказочно распрекрасные цветы. Тепло стало у старца на душе, был он в месте этом хозяином. Звали его Сварогом, и вся красота мирская являлась его рук делом.