— Дядя Лео, вы же весь дрожите! Вам нехорошо?
Ясные голубые глаза Марка светились неподдельной заботой.
Я убрал руку со столешницы. Пальцы и в самом деле дрожали. Вопрос, который застрял у меня в горле: «Как так получилось, что сегодня ночью ты вошел ко мне в комнату и укусил меня за руку?» — губы никак не могли вымолвить.
Марк опустил ложку.
— Знаете, дядя Лео, я вчера познакомился с девушкой. Ее зовут Лайза. Она ужасно красивая, и, по-моему, я ей понравился. Я хочу вас познакомить.
Я поднес чашку к губам.
— Конечно. Буду рад.
В первых числах сентября Билл случайно столкнулся на улице с Гарри Фройндом, и, поскольку до открытия «детского» проекта, оставались считаные дни, он, естественно, стал расспрашивать, как идут дела, и заодно поинтересовался, как там Марк.
Гарри замялся.
— Ну, пока он работал, все было замечательно. Но это длилось всего неделю. Потом он пропал, и больше я его не видел.
Билл снова и снова повторял мне слова Гарри, будто хотел приучить себя к мысли, что они действительно были сказаны. Потом он простонал:
— Знаешь, Лео, Марк, наверное, сошел с ума.
Я не мог поверить собственным ушам. Ведь в течение двух недель Марк каждый вечер возвращался домой и в мельчайших подробностях описывал, что он делал сегодня на работе. Он же сам говорил мне:
— Все-таки здорово, что этот проект посвящен не просто детям, а детям из бедных семей, до которых никому нет дела.
— А сам Марк как это объясняет? — спросил я.
— Говорит, что у Гарри ему не понравилось, что было скучно, поэтому он все бросил и нашел себе другую работу. Говорит, что работал в каком-то журнале, кажется, в «Расколотом мире», курьером. В общем, подай-поднеси, но ему платили не минимальную зарплату, а семь долларов в час.
— Так почему же было не сказать все, как есть?
— Он одно заладил, дескать, знал, что я бы этого не одобрил.
— И поэтому лгал? Да неужели он не понимает, что это куда хуже, чем признаться?!
— Я же ему столько раз все это говорил, — беспомощно развел руками Билл.
— По-моему, мальчику нужна помощь.
Билл полез в карман за сигаретами, вытащил одну из пачки и закурил, стараясь не дымить в мою сторону.
— Мы поговорили с Люсиль по телефону. Собственно, говорил все больше я. Она слушает, я знай себе разоряюсь, и под конец она сообщает мне ценные сведения, почерпнутые ею из журнала для родителей. Оказывается, подросткам свойственно говорить неправду. Это просто фаза становления личности. Я пытаюсь ей объяснить, что это не просто неправда, что парень разыгрывает такое, что хоть «Оскара» давай! И знаешь, чем кончилось? Она мне ничего не ответила. Я стою с телефонной трубкой в руке, меня трясет, а она молчит. Тогда я просто взял и повесил трубку. Зря, конечно. Но ясно одно: Люсиль просто не понимает всей серьезности происходящего.
— Марку необходима помощь, — снова сказал я. — Нужно обратиться к психиатру.
Билл стиснул челюсти и тяжело кивнул.
— Мы уже ищем. Не знаю только кого. Врача, психотерапевта… Не в первый раз. Он ведь уже однажды проходил курс.
— Да? Я не знал.
— Проходил. Сперва в Техасе, его наблюдал один доктор по фамилии, кажется, Муссель, потом был кто-то в Нью — Йорке, почти целый год. Весь этот наш развод… Мы хотели, чтобы ему было полегче…
Билл сидел в моем кресле у окна. Я все это время не отпускал его руки, чтобы он знал, что я тут, рядом. На мгновение он спрятал лицо в ладони. Плечи его вздрагивали. Я смотрел на струйку дыма от сигареты, бессильно повисшей у него между пальцами, и вспоминал встревоженное лицо Марка, который рассказывал мне о том, как Хесус упал с лестницы.
На мгновение он спрятал лицо в ладони. Плечи его вздрагивали. Я смотрел на струйку дыма от сигареты, бессильно повисшей у него между пальцами, и вспоминал встревоженное лицо Марка, который рассказывал мне о том, как Хесус упал с лестницы.
Вранье изначально предполагает двойственность. То, что сказано, и то, что лишь могло бы быть сказано, но о чем умолчали, существует отдельно друг от друга. Стоит перестать врать, как зазор между словами и тем, что про себя знаешь, сокращается, и ты вновь пытаешься привести язык слов, хотя бы тех, что предназначены для окружающих, и язык мыслей в соответствие друг с другом. Ложь Марка не укладывалась в эту схему, прежде всего потому, что предполагала крупномасштабный и тщательно проработанный вымысел, который надо было поддерживать. Эта ложь просыпалась утром, отправлялась на работу, потом возвращалась домой, рассказывала, как прошел день, и так продолжалось долгих два с половиной месяца. Оглядываясь на те две недели, которые мы провели вместе, я понимал, что на самом деле концы с концами сходились далеко не всегда. Например, если человек все лето работает на открытом воздухе, он не может быть белым, как молоко, он должен загореть. Да и график у него был каким-то слишком уж скользящим и слишком уж щадящим. Но у художественного вранья концы и не должны сходиться с концами, поскольку ставка делается не на виртуозность исполнения, а на соответствие желаниям и ожиданиям аудитории. После того как все вышло наружу, я вдруг понял, как безумно мне хотелось, чтобы каждое сказанное Марком слово было правдой.