Как-то в начале июня я встретил его на Западном Бродвее. Время шло к полудню. Марк сидел на корточках перед кокер-спаниелем и беседовал о чем-то с его хозяином. Потом он склонился над собакой нос к носу и начал негромко и ласково разговаривать с ней. Я окликнул его. Марк вскочил на ноги и заулыбался:
— Здрасьте, дядя Лео!
Потом он помахал собаке на прощание:
— Пока, Талула!
Я спросил, почему он не на работе.
— А Гарри вызвал меня сегодня только на вторую половину дня. Вот как раз туда иду.
Марк зашагал по улице рядом со мной. В этот момент из дверей магазинчика готового платья выглянула какая-то девица и окликнула моего спутника:
— Марки, солнышко, привет! Ты где пропадаешь?
— Дариен, — расплылся в улыбке Марк, игриво пошевелив в воздухе пальцами поднятой руки.
Этот жест показался мне поразительно неуместным, но Марк, перехватив мой взгляд, улыбнулся еще шире и сказал:
— Она такая классная!
Не успели мы дойти до угла, как Марк снова стал объектом домогательств, на этот раз со стороны паренька, который мчался нам наперерез с воплем:
— Маркер!
— Маркер? — переспросил я.
Марк страдальчески поднял брови, словно извиняясь. Дескать, чего только люди не придумают.
Все еще задыхаясь от бега, мальчишка не сводил с Марка глаз. Моего присутствия он вообще не заметил.
— Маркер, ты что, меня не узнаешь? Это же я, Фредди, помнишь? Из клуба «Мы»!
— Ну? — бросил Марк скучающим тоном.
— Тут такая фотовыставка клевая! Сегодня вечером открытие. Я думал, может, тебе захочется пойти… Тут недалеко!
— Не могу, — отрезал Марк. — Дела.
Я заметил, как у Фредди вытянулось лицо, но он, хотя и без особого успеха, попытался скрыть разочарование.
— Может, тогда в другой раз? — спросил он, искательно заглядывая Марку в глаза и улыбаясь.
— Точняк, — кивнул Марк.
Фредди метнулся через дорогу, проскочив в считаных сантиметрах от несущегося по улице такси. Водитель нажал на сигнал, и вой в течение двух-трех секунд оглушал весь квартал.
Марк наблюдал за эскападой Фредди, стоя в позе, которая, по всей видимости, должна была служить воплощением безразличия: одна нога небрежно присогнута, плечи расслаблены, руки в карманах. Потом он повернулся ко мне, выпрямил спину и расправил плечи. Встретившись со мной глазами, Марк, очевидно, прочел в них немой вопрос, потому что на какое-то мгновение он вдруг смешался.
— Ну, ладно, дядя Лео, я побежал, а то опоздаю.
Я взглянул на часы:
— Да уж действительно, не мешало бы поторопиться.
— Вот и я о том же, — на бегу бросил Марк и припустил вниз по улице.
Съехавшие вниз «трубы» открывали для всеобщего обозрения не только резинку трусов, но и сами трусы, широченные штанины полоскались возле лодыжек, как флаги на ветру. Они были настолько длинными, что весь низ измахрился и местами просто висел клочьями. Я стоял и смотрел ему вслед. Бегущая фигура становилась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла за поворотом.
По дороге домой я вдруг явственно ощутил, что у меня в голове сосуществуют два представления о Марке и одно словно бы наслаивается на другое. Внешне все выглядело примерно следующим образом: в жизни Марка, как и в жизни большинства его сверстников, наличествовали такие стороны, о которых родители могли только догадываться. Вне всякого сомнения, он пробовал наркотики, спал с девушками, и, как я начал подозревать, не только с девушками. Парнем он был неглупым, но учиться не хотел, что говорило о пассивном неповиновении. Родителям постоянно врал. Матери почему-то не сказал, что теперь у него есть комната в моей квартире. Однажды безо всякого на то разрешения остался в этой комнате ночевать. В другой раз пытался проникнуть в мой дом в четыре часа утра. Его привлекало насилие, пронизывавшее работы Тедди Джайлза, но ведь в этом он был не одинок, насилие нравится многим подросткам. И наконец, опять-таки подобно большинству своих ровесников, он без конца примерял на себя разные образы, чтобы найти наконец тот, в котором ему лучше всего. С ребятами он вел себя так, со взрослыми — совсем иначе, но ничего удивительного в этом не было. Банальные сложности переходного возраста. Таких историй миллионы.
Версия, которая лежала глубже, в общем, повторяла все вышесказанное, и лейтмотив был тот же — вранье. Марк водил дружбу с малопривлекательным существом, которое я про себя окрестил «привидением», и под его влиянием не только голос, но и тело Марка менялись в зависимости от того, с кем он сейчас говорил. Вот только в отличие от «поверхностного слоя» этот «глубинный» портрет Марка не был цельным. В нем оставались дыры, и именно такие вот нестыковки не давали мне возможности что-либо связно сформулировать. Популярная литература о подростках и их жизни никак не помогала залатать эти прорехи, напротив, они вызывающе зияли и продолжали смущать меня. Причем период сомнений начинался не с тринадцати лет, как в утешительной истории про переходный возраст, а с какой-то другой, куда более ранней даты, заставлявшей меня не заглядывать в будущее, а без конца рыться в прошлом, оживавшем в форме не связанных друг с другом картин или звуков.
Вот, например, маленький Марк входит в дверь нашей квартиры. Это было, когда Люсиль еще жила наверху.