Марк срывался в прежнюю круговерть, но для меня, да, возможно, и для Вайолет, и эти его фокусы, и наказание, к которому она прибегла — старый добрый домашний арест, — отдавали плохим театром. Мы видели, что происходит, но сюжет и реплики казались до того избитыми и ходульными, что об эмоциях тут, прямо скажем, и разговору не было. Дело даже не в том, что нас перестали задевать мерзости, которые он творил; просто мы вдруг осознали, что эти мерзости — не что иное, как самые низкопробные манипуляции, что нас пытаются вновь и вновь провести на одной и той же мякине.
Вайолет сносила предательства Марка не только из любви к нему; ей явно недоставало сил трезво осознать природу этих предательств.
Через три недели он снова исчез, на этот раз прихватив с собой дорогую китайскую статуэтку лошади из моего книжного шкафа и шкатулку с драгоценностями Вайолет, где был жемчуг, доставшийся ей от матери, и серьги — последний подарок Билла на годовщину свадьбы. Одни только серьги с сапфирами и бриллиантами стоили не менее пяти тысяч долларов. Я понятия не имел, как Марку удалось вынести из моей квартиры статуэтку лошади. Правда, фигурка была небольшая, двадцать пять на двадцать пять, так что он вполне мог это сделать незаметно. Я хватился ее только в то утро, когда Марк исчез. Прошло несколько дней, а Марк не объявлялся. Вайолет позвонила в книжный магазин, но там ей сказали, что он уже несколько недель как не работает.
— После того как он не пришел в первый раз, — объяснил ей старший продавец, — я пытался дозвониться по номеру, который он нам оставил, но там никто не брал трубку. Я пробовал связаться по телефону с Уильямом Векслером, но мне сказали, что абонент не зарегистрирован. Так что мы уже взяли на его место другого.
Вайолет ждала, что Марк вернется. Прошло три дня, потом четыре, и с каждым новым днем Вайолет становилась все меньше и меньше. Сперва мне казалось, что это обман зрения, так сказать, зримое метафорическое воплощение наших общих треволнений по поводу отсутствия Марка, но на пятый день я заметил, как на ней болтаются брюки, как исчезла знакомая округлость шеи, как опали плечи и руки. За ужином я уговаривал ее съесть хоть кусочек, но она только мотала головой и глотала слезы.
— Я звонила Люсиль, обзвонила всех его одноклассников. Никто ничего не знает. А вдруг его уже нет?
Вайолет вскочила на ноги, раскрыла кухонный шкаф и принялась вынимать из него посуду. Потом два вечера подряд я наблюдал, как она разбирает шкафы, моет полы, отскребает ножом поддон духовки, оттирает добела ванну и унитаз. На третий вечер я, как обычно, принес продукты и позвонил в дверь ее квартиры. Вайолет открыла. На ней были резиновые перчатки, в руках она держала ведро с мыльной водой. Вместо того чтобы поздороваться, я сказал:
— Так, все, хватит.
Вайолет непонимающе посмотрела на меня и опустила ведро на пол.
— Больше никаких уборок.
С этими словами я прошел к телефону и набрал номер Ласло.
Не прошло и получаса, как снизу раздался звонок. Вайолет сняла трубку домофона. Она не могла поверить своим ушам. Забитые машинами мосты, нью-йоркские пробки, вяло ползущие поезда метро могли задержать любого жителя мегаполиса, но только не Ласло Финкельмана, которому надо было добираться на Грин-стрит из Уильямсбурга.
— У тебя что, есть вертолет? — спросила Вайолет, открывая Ласло дверь.
Он еле заметно улыбнулся, прошествовал в комнату и сел. Один взгляд на него подействовал на меня как успокоительное. Он еще не успел открыть рот, но знакомая шевелюра, огромные темные очки и длинное бесстрастное лицо уже убедили меня в том, что он примется за поиски Марка.
Вайолет начала с оплаты.
— Будем рассчитываться по часам. Ты просто записывай время, а в конце недели скажешь сколько, и я заплачу.
Ласло дернул плечом.
— Ну, я прошу тебя, — умоляюще произнесла она.
— Да мне тут все равно надо… — начал Ласло и тут же переключился на другую тему: — Дан велел передать, что сочиняет для вас пьесу.
— Да, я помню, у него же есть твой номер. Он, наверное, совсем тебя замучил.
Ласло отрицательно покачал головой:
— Сейчас не больше одного стихотворения в день. Мы договорились.
— Он что, читает тебе по телефону стихи? — спросил я.
— Ну, не стихи, а одно стихотворение в день.
Мы договорились.
— Он что, читает тебе по телефону стихи? — спросил я.
— Ну, не стихи, а одно стихотворение в день. Иначе я перегрузок вдохновения не выдержу.
— Какой же ты добрый, Ласло, — всхлипнула Вайолет.
— Нет, — отрезал Ласло и прищурился. Он воздел к потолку указующий перст, и я узнал этот жест, жест Билла.
— «Пойте громче в лицо мертвецу и кричите в оглохшие уши. Топочите по трупу, пока не проснется», — продекламировал Ласло.
— Бедный Дан, — прошептала Вайолет. — Он все ждет, что Билл проснется.
Ласло наклонился вперед:
— Вообще-то Дан говорил, что это про Марка.
Вайолет пристально смотрела на него секунду или две, потом отвела глаза.
После ухода Ласло я принялся стряпать. Когда все было готово, Вайолет тихонько подсела к столу. Она то приглаживала ладонью волосы, то потирала локоть. Я раскладывал еду по тарелкам.
— Он никогда так надолго не исчезал. Завтра утром я иду в полицию.