— Ее нет в отеле. Она здесь, со мной, в аэропорту.
— Марк летит с вами? В Айову? А что там, в Айове?
— Могила моей матери.
Джайлз повесил трубку.
В аэропорту Айова-Сити было пусто, только несколько человек приезжих в теплых куртках катили куда-то свой багаж. Куда все подевались? Как выяснилось, чтобы попасть в город, надо было вызывать такси, а потом двадцать минут стоять на ледяном ветру и ждать машину. Девица на регистрационной стойке в Миннеаполисе отказалась сообщить мне, значатся ли среди пассажиров семичасового рейса на Айова-Сити Марк Векслер и Тедди Джайлз, но время вылета совпадало со временем нашего с Джайлзом телефонного разговора. Я позвонил Вайолет из аэропорта, и она попросила меня немедленно возвратиться в Нью-Йорк, но я уперся. Я решил ехать дальше. Из окна такси Айова показалась мне плоской, бурой и унылой. Под низким, затянутым тучами небом безлесные грязно-коричневые дали лишь изредка перемежались островками нерастаявшего почерневшего снега. Где-то на горизонте я разглядел ферму с торчащей вверх силосной башней и почему-то вспомнил Алису и ее припадок на сеновале. Что я рассчитывал здесь найти? Что я должен сказать Марку? Мои руки и ноги немилосердно болели. В шею вступило так, что голову было не повернуть. Чтобы просто посмотреть в окно, мне приходилось разворачиваться всем корпусом, от этого ломило поясницу. Я зарос щетиной, на одной брючине откуда-то взялось пятно, которое я заметил только утром.
— Из самого песок сыплется, а гляди-ка, ждешь чего-то, ищешь… А чего? — спрашивал я себя. — Искупления?
Слово «искупление» возникло не случайно, но я еще не мог объяснить, что за ним стоит. Почему мне все время казалось, что на дне моих мыслей чья-то смерть? Чья? Чужого мальчика, которого я вообще не знал, которого видел всего раз. Я даже не мог бы точно сказать, как он выглядел. Неужели меня пригнал в Айову Рафаэль, которого еще называли Я? Ответа на этот вопрос у меня не было.
Но к тому, что я не знаю ответа на собственные вопросы, мне было не привыкать. Чем больше что-то занимает мои мысли, тем быстрее это «что-то» улетучивается, подобно пару, поднимающемуся из пещерных глубин сознания.
В гостинице стоял запах промозглой сырости. Так пахло в бассейне Молодежной иудейской ассоциации, куда я ходил плавать, когда мы только-только переехали в Нью — Йорк. Я смотрел на толстуху с желтыми кудельками, сидевшую за регистрационной стойкой, и вспоминал гулкое эхо доски для прыжков в воду, пружинившей у меня под ногами, и мокрые плавки, которые я стягивал с себя в полутемной раздевалке. В холле так сильно пахло хлоркой, словно невидимый бассейн пропитал собой стены, ковер и обивку кресел. На толстухе красовался бирюзовый свитер с вывязанными розовыми и оранжевыми цветами устрашающих размеров. Я не знал, как поточнее сформулировать вопрос. Про кого мне спрашивать: про двух молодых парней или про бледного тощего мужчину и высокую девицу? Я решил начать с имен.
— Векслеры? — отозвалась толстуха. — Есть. Уильям и Марк.
Я опустил глаза. Боже, какая низость! Отец и сын!
— Они сейчас в номере?
Я уперся взглядом в табличку с именем, приколотую к необъятной груди. На ней значилось: «Мэй Ларсен».
— Ушли. Где-то с час назад.
Толстуха чуть наклонилась вперед. В ее водянистых глазках сквозило пронзительное любопытство, которого я старался не замечать. Нужно было снять номер.
Мэй Ларсен внимательно изучила мою кредитную карточку.
— Они вам письмо оставили.
Она протянула мне ключ и конверт.
Я отошел, чтобы не читать при ней, но чувствовал, как толстуха буравит меня взглядом. В конверте лежала записка.
Дорогой дядя Лео!
Мы все тут: i — Я, 2 — Я, 7-Я. Пора на кладбище.
Целую, пока.
Секс-монстр &Со
Как выяснилось, Мэй Ларсен случайно слышала, что Марк и Джайлз собирались прошвырнуться по магазинам, и сообщила мне об этом. Она указала мне ближайший торговый центр в нескольких минутах ходьбы от гостиницы. В любой другой ситуации я, разумеется, никуда бы не пошел, а остался бы в отеле, но перспектива провести не час и даже не два в холле под бдительным оком толстухи показалась мне просто немыслимой. Я побрел по закоулкам маленькой туристической зоны, очевидно не столь давно подвергшейся реставрации с учетом последних американских представлений об очаровании старины. Я смотрел на затейливые скамеечки, на голые деревья, на кофейню, предлагавшую капучино, кофе-латте и эспрессо. Дойдя до конца переулка, я повернул налево и оказался перед торговым центром. У входа посетителей приветствовал заводной Санта-Клаус, восседавший над праздничной витриной. Он поклонился и скованно помахал мне рукой.
Я не помню, сколько прошло времени, сколько я бродил между стоек с разноцветными рубашками, болтающимися платьями и стегаными пуховиками, которые даже на вид были куда теплее моей шерстяной куртки. Мишура и разноцветные лампочки вздрагивали у меня над головой, когда я переходил из одной секции в другую. Торговые марки были сплошь знакомые, в каждом американском городе, и большом и маленьком, их магазины чуть не на каждом углу, а уж в Нью-Йорке-то их вообще пруд пруди, и тем не менее, когда я бродил между отделами Gap, Talbots и Eddie Bauer, где мне за каждой стопкой одежды мерещились Марк и Джайлз, я вновь чувствовал себя чужаком. Сетевые магазины, переливающиеся огнями на пустынных равнинах американской глубинки и поэтому заметные, в Нью-Йорке почти не бросаются в глаза. На Манхэттене их аккуратные логотипчики вынуждены соперничать с тысячами выцветших вывесок давно не существующих компаний, которые просто руки не доходят снять. Они пробиваются сквозь шум, копоть и мусор улиц, сквозь разноголосицу и вопли многоязычной толпы. В Нью-Йорке тебя заметят, только если ты будешь вести себя как буйнопомешанный: заметен отморозок, швыряющий в стену бутылки, заметна орущая тетка, размахивающая зонтиком.