В январе того года у моего коллеги Джека Ньюмана начался роман с его бывшей студенткой, а ныне аспиранткой Сарой Вонг, хорошенькой темноглазой брюнеткой с длинными прямыми волосами. У нее были предшественницы: Джейн, Делия и Тина, девица ростом под два метра, с сексуальными аппетитами под стать габаритам. Джек был человеком одиноким. Его книга «Писсуары и томатный суп «Кэмпбелл», или От Дюшана до Уорхола», которую он писал шестой год, не в состоянии была поглотить его время целиком, так что все равно оставались незаполненные вечера в огромной пустой квартире на Риверсайд-драйв. Все его романы продолжались недолго; их героиням не полагалось быть красавицами, зато обязательным условием считался интеллект. Джек однажды мне пожаловался, что ему за всю жизнь так и не удалось затащить в постель простую безмозглую телку. Но записные умницы быстро утомлялись, потому что понимали, что ничего серьезного с Джеком не получится, ибо процесс соблазнения увлекал его куда сильнее, чем объект соблазнения. А может быть, объект просыпался рано поутру, смотрел на храпящего рядом лысого типа и недоумевал: куда же делся тот, кто поразил ее воображение накануне вечером? В общем, не знаю почему, но все они его бросали, и Джек оставался один. Как-то вечером я зашел после занятий к нему в кабинет. Мне давно пора было домой; я задержался, проверяя письменные работы, и наткнулся на поразительное эссе, посвященное Фра Анджелико. Автором оказался молодой человек по имени Фред Чиччо. Мне хотелось услышать мнение Джека. Подойдя к двери кабинета, я заглянул в стеклянное окошечко, чтобы проверить, есть ли там кто-нибудь, и узрел Сару и Джека, которые сплелись в объятиях. Его правая рука шарила у нее под блузкой. Что делали ее руки, я не увидел, стол помешал, но, судя по выражению лица Джека, они были заняты делом. Поняв, что там происходит, я привалился к двери спиной, стараясь полностью заслонить стеклянное окошечко затылком.
Поняв, что там происходит, я привалился к двери спиной, стараясь полностью заслонить стеклянное окошечко затылком. Потом я зашелся в приступе громкого лающего кашля и только после этого постучал. Из кабинета выпорхнула застегнутая на все пуговицы Сара с пылающими щеками и припустила по коридору. Я вошел.
В выражениях я не стеснялся. Усевшись на стул для посетителей, я доходчиво изложил коллеге некоторые прописные истины. Подобная неосторожность могла стоить ему карьеры на факультете, времена были не те, чтобы заводить интрижки со студентками. Он должен был либо порвать с Сарой, либо уйти в глубокое подполье.
Джек вздохнул, метнул в мою сторону мрачный взгляд и спросил:
— А что делать, если я ее люблю?
— Ты всех их любишь.
— Нет, старик, о любви я раньше не говорил. На этот раз все по-другому.
Честно говоря, я не очень твердо помнил, говорил ли Джек когда-нибудь, что любит Тину, Делию или Джейн. Но я вдруг подумал о Люсиль, о том, как необыкновенно четко она разграничивала два состояния: «влюблена» и «заинтригована».
— Вряд ли любовью можно оправдать решительно все, — отчеканил я.
Но по дороге, в вагоне метро, я снова и снова возвращался мыслями к этой фразе. Она с такой легкостью сорвалась у меня с языка — отточенная колкость в ответ на признание Джека, — но что же я на самом деле имел в виду? Я что, сказал так, потому что не поверил в его любовь к Саре? Или, наоборот, потому что поверил? За все время нашего с Эрикой супружества я ни разу не спросил себя, люблю ли я ее. Целый год после того, как мы встретились, я был абсолютно выбит из колеи, и все из-за Эрики. Сердце мое колотилось как сумасшедшее. Нервы были до того натянуты от постоянной тоски по ней, что казалось, я слышал, как они звенят. Я не мог есть. Если ее не было рядом, у меня начинался абстинентный синдром. Мало-помалу это помешательство прошло, но, поднимаясь в тот вечер по ступенькам метро на холодную серую улицу, я вдруг почувствовал, что не в силах дожить до мгновения, когда увижу жену. Они втроем были на кухне — Эрика, Грейс и Мэт. Я вошел, сгреб Эрику в охапку, опрокинул ее себе на руку и крепко поцеловал в губы. Грейс расхохоталась. Мэт замер с открытым ртом, а Эрика выдохнула:
— Еще! Еще! Так здорово!
Я поцеловал ее еще раз.
— И меня еще, папа! — крикнул Мэт.
Я наклонился, откинул его на руку и чмокнул прямо в маленький, плотно сжатый ротик. Мои проявления чувств до того позабавили Грейс, что она рухнула на стул и несколько минут не могла встать от смеха.
Это всего лишь эпизод, но я вновь и вновь мыслями возвращаюсь к нему. Сейчас, спустя много лет, я представляю себе эту сцену со стороны, словно человека, который входит в квартиру, кто-то заснял на кинопленку. Вот он вешает пальто, кладет ключи и бумажник на телефонный столик в прихожей, ставит на пол портфель и решительно направляется в кухню. Этот немолодой человек с залысиной в сильно поседевших, но все еще темных волосах хватает в объятия высокую моложавую шатенку с родинкой над верхней губой и целует ее. В тот вечер я поцеловал Эрику, повинуясь безотчетному порыву, и тем не менее внезапно охватившее меня желание имело предысторию. Все начиналось с кабинета Джека, где он признался, что любит Сару, или еще раньше, с дивана, на котором Люсиль по поводу того же самого слова городила целый лингвистический огород. Я один мог проследить исток этого поцелуя, незримый след, неисповедимую стезю человеческих взаимоотношений, достигшую своей высшей точки в моем спонтанном стремлении что-то подтвердить физически. Эта маленькая история очень мне дорога. Уж не знаю, насколько верна моя память, но эта сцена стоит передо мной куда отчетливее, чем все, на что я могу посмотреть сегодня. Стоит мне сосредоточиться, и передо мной совсем близко возникают глаза Эрики, густая щетка ресниц на нежной коже.