Кто-нибудь
вполне может устроить покушение на муфтия Мадурова или кого-то из
ваших генералов, а вину свалить на нас. Бывали, знаете, примеры…
Итак? Майор твердо сказал:
— Мне придется связаться по радио с командованием. А там —
возможны варианты, сами понимаете. Если прикажут уйти, я уйду.
Если приказ будет каким-то другим — придется его все равно
выполнять, сами понимаете. Ничуть не заботясь, сколько против меня
стволов… Двести там или триста.
— Я не говорил, что мои стволы направлены против вас…
— А, мы с вами взрослые люди… — махнул рукой майор. — Давно
на свете живем, давненько играем в подтексты… Вы соблаговолите
подождать?
— Разумеется. Надеюсь, это будет недолго?
— Постараюсь…
Его ребята смотрели на здешнего лидера не зло и не дружески —
с подобным наигранным безразличием хорошо обученная служебная
собака, получившая конкретную команду, взирает на оказавшуюся
поблизости кошку. И разорвать тянет, и разрешения не поступало. У
них была своя правдочка, и по другой они жить не собирались…
Майор вышел в «штабную», кратко изложил задачу Славе.
Невидимая радиониточка, связывавшая его с Ханкалой, работала
исправно.
Переговоры много времени не отняли.
Ему предписывалось немедленно покинуть деревню и уходить по
одному из проработанных маршрутов, посетив две запасные точки
рандеву. А так же провести предварительно еще один радиосеанс…
Честно говоря, он в первую очередь испытал нешуточное
облегчение: не будет никакой конфронтации с этим местным князем,
все обошлось к удовлетворению высоких договаривающихся сторон….
Примерно с минуту Слава монотонно повторял, работая на одной
из тех частот, что легко прослушивалась кем угодно:
— Ждем бензин для Махмуда, ждем бензин для Махмуда…
Это была весточка для Каюма — единственная возможность дать
ему понять, что встреча сорвалась по независящим от них причинам и
агента следует послать в одну из запасных точек, в какую Каюму
удобнее. Своей рации у Каюма не было, конечно, но при его
положении в Джинновой бандочке он мог знакомиться со всеми
радиоперехватами, а значит, есть шанс, окажется в курсе. Если
только Джинн ведет постоянный перехват, но ведь обязан, скотина,
просто обязан…
— Все? Сворачиваемся! На крыло, ребята! Мир вокруг был
молочно-серым полосы сырого утреннего тумана струились из
предгорий в низины, заволакивали улочки и дома, тропинки и
высотки, блокпоста не было видно, лишь кусочек стенки из серых
облаков и могучая задница бронетранспортера. Один за другим они
проходили мимо бесстрастного Кахарманова, скрестившего руки на
груди, ныряли в туман, вновь появлялись из него, бесшумно двигаясь
волчьей цепочкой, след в след…
— Майор, может, вас на «бэхе» куда подвезти? — с видимым
облегчением предложил старлей Дима.
— Обойдемся, — кратко ответил майор.
— Нет, ну, может, обиды какие?
— Какие тут обиды? — дернул майор плечом. — Служи, старлей, и
далее, что тебе еще пожелать… Шагай на объект, мы дорогу
знаем… Всего и самого!
Они пересекли, автостраду, развернулись в походный строй — с
боевым охранением, ядром группы, замыкающими.
На душе у майора
a{kn неспокойно: где-то поблизости, голову можно прозакладывать,
ошивался тот, кто именовал себя Накиром. Его приходилось постоянно
держать в расчете. Какие-нибудь «махновцы», мстители, мать их,
вроде покойного Ястреба. Если эта бандочка никому не подчиняется и
ни на кого конкретно не работает, еще хуже — подобных «вольных
стрелков» чертовски трудно засекать и ловить, ни к чему и ни к
кому не привязаны. Кто мог просчитать Ястреба заранее? Не зная кое-
каких деталей его биографии, оказавшихся решающим фактором? То-
то…
Михалыч старательно топал рядом с ним в компании обоих своих
юных орлов совершенно ненужное рвение выказывал, чувствуя себя
виновным. Язык не поворачивался ляпнуть ему что-нибудь резкое — и
он не виноват, по большому счету, никто не виноват, кроме войны.
Уже три человека, черт, какой прокол…
— Майор…
— Михалыч, иди-ка ты домой, вот что, — сказал майор
отстраненно. — Дальше мы и сами. Ты, главное…
Выстрела он не слышал. Никто не слышал. Просто-напросто
капитан Курловский, бесшумно, сноровисто двигавшийся в зыбкой
пелене полупрозрачно-белесого тумана, вдруг споткнулся на ровном
месте, дернулся, завалился в нелепой позе, расслабленно выпуская
автомат, — и тут же высоко над ними прошла бесприцельная очередь,
а возле левой ноги майора взлетел фонтанчик земли от одиночной
пули, и вновь не слышно было выстрела…
…Все было непонятно и неожиданно. Капитану Курловскому
вдруг ударило в лицо что-то горячее, мощное, неотвратимое, и не
было боли, он просто-напросто не почувствовал больше тела, и его
ноги сорвались с твердой земли, весь земной шар, огромный,
бескрайний и необозримый, выскользнул из-под тяжелых ботинок,
капитан сорвался в пустоту, полетел куда-то навстречу
разгоравшемуся светлому сиянию, и вся его жизнь прокрутилась, как
кинолента, перед глазами, и он стал невесомым, свободным, а боли
все не было, и капитану показалось, что он попал в какую-то уютную
и спокойную страну, где никто не стреляет, где все веселы и
счастливы, где нет ни зла, ни вражды…
…и автору хочется верить, что капитан остался в этой
стране, покойной и недостижимой для оставшихся в живых…
Они залегли, рассыпавшись цепью, прозвучало несколько
ответных очередей скупых, экономных, наугад сделанных. Все вокруг
казалось нереальным, зыбким, как сам туман, — и не было видно
противника, он больше не подавал признаков жизни. Лишь еще одна
пуля, опять-таки наверняка из снайперки с глушителем, вспорола
землю неподалеку от майора да стрекотнула короткая очередь — и
вновь пули прошли высоко над головой. Это ничуть не походило на
толково поставленную засаду — скорее уж противник, точно так же
двигаясь в тумане, вдруг столкнулся с ними чуть ли не нос к носу.
И, пальнув пару раз, поспешил отступить — судя по звуку, вторая
очередь была сделана уже с гораздо большего расстояния, нежели
первая…
Оказавшийся ближе всех к Курловскому Костя подполз, не
поднимая головы, прикрываемый своей двойкой. Не оборачиваясь, чуть
приподняв руку над травой, сделал красноречивый жест, понятный
всем и каждому, — капитана Курловского больше не было…
— Заберете, — распорядился майор, лежа плечо в плечо с
Михалычем. — Мы прикроем. Живо!
— А вы?
— Дальше идем…
Он вполголоса отдал команды.