Молодая еще
звездочка, недораскрученная, черт их всех перечтет… Идеальное
прикрытие. Правда, Костя, чье предложение насчет «Изабеллы» в
конце концов и решено было принять, потом признался втихомолку,
что рабочий псевдоним лейтенанту Кате он выдумал, имея в виду в
первую очередь известный в советские времена сорт вина. А впрочем,
какая разница?
Когда они вышли, неподалеку от «уазика» кучковалось несколько
местных пацанчиков — в других, более мирных краях дети детьми, а
здесь этакие детки, случалось, и автомат в ход пускали, и боевыми
гранатами швырялись… Один, стервец, довольно громко принялся
считать, тыча пальцем в военных:
— Десять тысяч долларов, еще десять, еще… А эта — все,
пожалуй, пятьдесят, выкупят, никуда не денутся…
Шутило молодое поколение. Специфически. Определенно сожалея,
что не в силах пока что шутку сделать былью. Чтобы поддержать
непринужденное веселье, Курловский, встав неподалеку от них,
принялся демонстративно тыкать пальцем, громко комментируя:
— Одно… два… три… четыре…
— Ты что считаешь? — поинтересовался юнец.
— Уши ваши считаю, — с открытой, обаятельной улыбкой
признался Курловский. — Пять… шесть… сколько сувенирчиков
получится…
Юные моджахедики презрительно насупились, но на всякий случай
бочкомбочком отступили подальше — столкнувшись со столь же
специфическим юморком, решили не рисковать. Перехватив
укоризненный взгляд майора, Курловский с невинным видом пожал
плечами: как-никак сейчас он был вовсе и не он, а выпивший
омоновец, всегда можно сказать, что ситуация требовала именно
такого поведения…
— Ну что? — спросил он в машине.
— Стандартная квартирка. Двухкомнатная. Мебели небогато, судя
по первому взгляду на стены, дыр в соседние хаты вроде бы не
пробито. Вообще пустовато.
Оружия в больших количествах там явно не прячут.
— Но при них-то что-то обязательно будет…
— Да это уж как пить дать.
— Вам и во вторую комнату удалось заглянуть? Когда я вошел,
вы все в одной торчали, возле целителя…
— Я заглядывала, — сказала Катя. — Я ж столичная фемина, мне
интересно…
Парочка спальников на полу, и все. Стены голые. Окно какой-то
тряпкой завешано.
— Главное, стекол нет. Это хорошо. Терпеть не могу родным
организмом стекла вышибать. Это в кино они из слюды, а в жизни —
режутся… И больно.
Глава 3
КТО ХОДИТ В ГОСТИ ПО НОЧАМ, ТОТ ПОСТУПАЕТ МУДРО…
Ночью, в полумраке — для луны был не сезон, — развалины улицы
выглядели еще более странными, неправильными, чуждыми. Если днем
еще имелось какое-то карикатурное подобие нормальной человеческой
fhgmh, то ночью все обстояло решительно наоборот. Стояла душная
тишина, долетавшие время от времени звуки были решительно ни на
что не похожи, в них приходилось долго опознавать нечто хотя бы
приблизительно знакомое — еще и оттого, что сознание ничего
знакомого заранее не ждало. Так что любой случайный скрежет железа
— ветерок, быть может, или крыса шмыгнула, — любой стук сначала
представлялись черт-те чем, насквозь непонятным и тревожащим.
..
Вот выстрелы, что характерно, ни с чем нельзя было спутать. А
они порой раздавались где-то в отдалении — два раза это были
одиночные пистолетные, один раз — недлинная автоматная очередь.
Что в сумме означало самые обычные ночные будни. Пожалуй,
сегодняшнюю ночь можно было с полным на то правом назвать тихой и
спокойной.
Они ждали, каждый на своем месте. Двойками и тройками они
сюда проникли еще в сумерках и заняли заранее расписанные позиции.
В доме напротив целителя кто-то, похоже, мирно обитал — там совсем
недавно горел посреди комнаты на втором этаже костерчик, тянуло
съедобным варевом, среди тихих голосов слышался и женский, но
очень быстро все стихло. Улеглись спать, надо полагать,
справедливо не желая привлекать к себе ночью чье бы то ни было
внимание.
В эфире ничего особенного не блуждало — так, редкая
перекличка блокпостов с комендатурой, да однажды чужой голос
каркнул две фразы, похоже, на арабском, но передача прекратилась
раньше, чем удалось хоть что-то определить.
А в общем, нормальная была тишина, не тягостная. Пресловутое
чутье, от которого и впрямь глупо отмахиваться, на сей раз не
сулило вроде бы ничего скверного.
Пора было работать. Четверо встали и, передвигаясь совершенно
бесшумно, выскользнули из выбранной в качестве укрытия квартиры.
Лестницу они помнили наизусть, и сейчас, почти в волной темноте,
спускались по ней без малейшего звука, шелеста, скрипа, словно
цепочка призраков, отправившихся после полуночи побродить по
грешной земле.
Выйдя из подъезда, несколько секунд прислушивались, потом
разбились на две двойки и двинулись в разные стороны, огибая
здание с двух сторон, пригибаясь так, чтобы их нельзя было увидеть
из окон первого этажа. Проще говоря, на карачках — но все равно
быстро и целеустремленно, куда там призракам…
Достигнув нужного окна, затянутого тряпкой, прижались к стене
по обе его стороны, прислушались. В кухне — тишина. Плавно
переместились к окну большой комнаты, где днем восседал целитель
за своим обшарпанным столиком, заваленным амулетами и пакетиками с
неведомыми зельями. Явственно послышались звуки шагов — спокойных,
тихих. Человек пересек комнату, присел на скрипнувший стул, что-то
отодвинул.
Судя по времени, на той стороне дома уже успели занять
позиции и примериться к обстановке. Курловский коснулся предплечья
Кости, и они обменялись привычными знаками, в последний раз
распределив роли и очередность.
Костя достал из кармана фонарь, обмотанный толстым слоем
резины и натуго перетянутый проволокой. Изготовились. Еще секунда
— и действие началось резко.
Чуть подпрыгнув, Курловский вмиг оборвал пыльную тряпку,
Костя включил фонарь и бросил его внутрь. Фонарь с глухим стуком
обрушился посреди комнаты, яркий луч, хлестнув вправо-влево,
замер, уткнувшись в стену, и света вполне хватило, чтобы
безошибочно просчитать происходящее внутри, а значит, и рвануться
внутрь через подоконник, уже прекрасно представляя, видя
происходящее там.
Тот, что сидел допрежь на стуле, среагировал с похвальной
быстротой, инстинктивно, а значит, видывал виды — он моментально
рухнул на пол, распластался в углу, прикрывая руками голову, —
словом, сделал все, чтобы уберечься от разрыва гранаты, насколько
удастся. Парой секунд позже он, успев все-таки что-то такое
сообразить, уже вскочил, весь в пыли, как черт, потянулся за
пазуху — но на нем уже сидел Костя, выкрутив правую конечность и
прижимая рожей к полу, а Курловский, мигом погасив фонарь, замер в
углу, направив на дверь ствол автомата.