— Ну, поверим, поверим… — задумчиво сказал Костя, особенно
тщательно пряча в карман конвертик с орденом.
Сделал ручкой полковнику и браво направился к выходу, нарочно
задев плечом спешившего куда-то полицая — и довольно
чувствительно, так что тот охнул за спиной, прошипел:
— Са куррат… Руса шорта… Остановившись и обернувшись,
Костя произнес самым светским тоном:
— Ах, простите, кажется, я был несколько неуклюж…
Запаренно покосившись на него, полицай безнадежно махнул
рукой и побежал дальше, а Костя, посвистывая, спустился по
ступенькам.
Там его дожидался форменный комитет по встрече: белый БМВ
Скляра, черный «ровер» Каюма. Скляр со своим бесстрастным
вислоусым водителем (явно стремившемся подражать в этом плане
Тарасу Бульбе), Каюм с Серегой и еще какая-то неизвестная, но
весьма симпатичная блондиночка в тесных джинсиках и синей майке с
огромными алыми буквами: «GEROICAS CHECENAS WOLIS» (что, как
нетрудно догадаться, означало «Свободу героической Чечне!»). На
чеченку она походила примерно так же, как Костя — на дирижера
симфонического оркестра. «Еще одна активистка, — вяло
констатировал он, — боксерша по переписке, мать ее за ногу…»
Именно блондиночка резво вырвалась вперед, ухватила его за
руку:
— Господин Тулупов, извините, бога ради, за этот печальный
инцидент. Наша организация непременно разберется, что это —
головотяпство или рука Москвы…
Глаза у нее были красивенькие и глупенькие.
— Да ладно, — великодушно отмахнулся Костя. — Забыли уже.
Извините, мы тут парой словечек перемолвимся…
Он взял Скляра повыше локтя и отвел в сторону. Тот спокойно
шел высокий такой мужик, поджарый, несуетливый, чем-то неуловимо
похожий то ли на мало пьющего комбайнера, то ли на справного
механика какой-нибудь автоколонны.
Пролетарий от сохи, одним словом, по первому впечатлению —
обстоятельный и мастеровитый работяга, мечта одиноких бабенок
средних лет…
Если только не заглядывать в засекреченные досье, где
рисуется несколько иной облик бывшего десантного капитана бывшей
непобедимой и легендарной, после распада Союза очень уж быстро
проникшегося «жовто-блакитными» идеями в их самом крайнем
выражении, претворявшимися некогда в жизнь Бандерой и Коновальцем.
И закрутилось. Бывший капитан отчего-то особенно прикипел душою к
дудаевским орлам, а потому засвечивался то в Абхазии, то на
нелегальной переброске стволов из третьих стран, в прошлую
чеченскую кампанию был почти что в руках, но ухитрился
выскользнуть.
А впрочем, критически рассуждая, одиноких дамочек вряд ли
остановило бы и досье. Им-то какое дело до того бедолаги, которого
молодчики Скляра располовинили бензопилой в Абхазии, до прочих
трупов, оставленных экс-капитаном с той самой обстоятельной
мастеровитостью? Женская душа — потемки…
— Ну? — спокойно сказал Скляр.
— Баранки гну. Ты во что меня втравил?
— Я? — Скляр невозмутимо поднял бровь.
— А кто же еще? Эти тихари меня подловили аккурат на выходе
из ювелирки.
Куда я, между прочим, по твоей просьбе ходил. Сделал
одолжение, надо же…
— Брось.
Куда я, между прочим, по твоей просьбе ходил. Сделал
одолжение, надо же…
— Брось. Обошлось же.
— Обошлось? — Костя подпустил в голос блатной истерики. — А
ты знаешь, что их чухонский полковник мне лепил? И питерскую
братву припомнил, и погоняло настоящее назвал, и много чего еще…
Не люблю я такие совпадения…
— Пакет при тебе? — так же спокойно спросил Скляр.
— Нет, пропил! — огрызнулся Костя, сунул руку в карман и на
ощупь высвободил орден из мятой бумаги. Так и подал, без пакетика.
— Держи свою цацку…
— Тебе кто разрешал разворачивать? — тихо, недобро спросил
Qjkp тоном, совершенно не годившимся в разговоре с бравым
питерским братком.
— А я и не разворачивал. Нужны мне твои побрякушки… Это тот
старый ежик, ювелир, совал мне под нос и хвастался, как он все
чисто сделал. А я глазами хлопал, я ж понятия не имею, что он там
должен был делать… Что, вот кстати?
— Не твое дело. — Скляр проворно сунул орден во внутренний
карман куртки. — Забыли. Понятно?
— У меня к тебе ма-ахонькая просьбочка, — сказал Костя вовсе
уж недружелюбно. — Ты ко мне больше с просьбами не лезь. Усек,
усатый? Тебе делаешь одолжение, как человеку, а ты потом цедишь
через губу, словно лишнюю шестерку нашел. Да у меня в Питере
такие, как ты, за моими блядями «тампаксы» выметают…
Он добросовестно выполнял инструкции Каюма: поссориться со
Скляром по любому удобному поводу, зацепиться за все, что только
возможно, вынести конфликт на люди (имелся в виду, конечно,
здешний сплоченный коллектив). Увы, повода никак не
подворачивалось — зато теперь какой роскошный появился…
— Что-о?
— Ты глазами-то не сверкай, не сверкай, — сказал Костя, всем
своим тоном выражая презрение к собеседнику. Благо по легенде он,
ясное дело, представления не имел, кто такой Скляр и сколько на
нем жмуриков. — У меня в Питере, говорю, такие, как ты, сосали да
причмокивали…
Краем глаза он зорко следил за верхними конечностями Скляра и
легко перехватил правую, едва она рванулась к физиономии. Чуть
вывернув кисть приемчиком, которого Скляр определенно не знал, с
тем же хамским напором прошипел:
— Костями не махай, чмо, а то поломаю, как сухую макаронину.
Сидишь тут, чухонкам попки гладишь, пока путевые ребята для тебя
рискуют…
Он видел, что Скляра проняло всерьез. Как многие, прошедшие и
Крым, и Рым, Скляр никак не мог похвастать крепкими нервами и
заводился с полоборота. Костя с удовольствием наблюдал, как «пан
сотник» на глазах бледнеет от ярости.
— Это ты-то рискуешь? — сквозь зубы, все же пытаясь держать
себя в руках, шепотом сказал Скляр. — Чем рискуешь, бандюга?
Триппер поймать? Попался б ты мне в Абхазии, собственные яйца
сжевал бы без соли и перца…
— Ну, я б тебя в Питере тоже не чаем с какавой поил бы… Ты
мне зубы не заговаривай своей Абхазией, скажи лучше, как вышло,
что аккурат после твоего порученьица меня заграбастала здешняя
Чека и откуда они обо мне столько знали?
У нас тут все схвачено. Пока работали сами, не было ни
хлопот, ни печалей, а как только с тобой связались…
Он давно уже взял на полтона ниже, чтобы не перегнуть палку и
не доводить до драки в общественном месте, — к ним и так уже
опасливо приглядывались чистенькие, чинные прохожие, а на углу к
тому же маячил полицай.