Никакой цивилизации как бы и нет. Она так далеко, что
становится бесполезной. Рации и готовые прийти на помощь вертолеты
не меняют сути. Во всем приходится полагаться только на себя, на
мозги и ноги, на чутье и интуицию, на везение и удачу. Любое
оружие бесполезно, если тебя переиграют, все атомные подводные
kndjh державы и запасы ядерного оружия, устрашающие внешнего
супостата, ничем не помогут кучке людей, видящих вокруг совершенно
то же самое, что обитатели каменного века: горы, деревья, сухую и
жухлую прошлогоднюю траву, валуны и небо…
Идет охота. Идет игра по несравнимо более жестким правилам,
нежели те, что управляли далекими предками. Попавший в лапы
противника, на свое несчастье, живым, испытает такое, от чего в
ужасе бы отшатнулись суровые предки, убивавшие врага просто и
незатейливо, без лишнего зверства. А потому в плен попадать не
полагается — с ними таких случаев как-то не бывало.
Охота. Если отвлечься от деталей, она сводится все к тому же
древнему занятию предков: две стаи, в чем-то, признаемся честно,
больше напоминающие зверей, чем людей, вышли в чистое поле, не
затронутое цивилизацией. Одни стремятся выжить и уйти, а вот
другие хотят, чтобы получилось как раз наоборот…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
РАЗМАШИСТЫЙ БЕГ ВОЛКОДАВА
Глава 1
О ВСТРЕЧАХ НА ВОЙНЕ
Засада была устроена в хорошем месте, весьма даже подходящем
для нее, родимой, — но не в самом лучшем месте на трассе прохода
каравана, отнюдь. Те, кто шел с караваном, тоже воевали не первый
день и не первый год, могли с полувзгляда оценить окружающий
ландшафт на предмет возможной засады и здешние стежки знали
прекрасно. Так что выбранное место было неплохим, но намеренно не
самым лучшим. Одним из многих на трассе.
Засада была — но ее, конечно, как бы и не было. Даже весьма
искушенный наблюдатель мог бы поклясться, что видит перед собой
лишь узкую долину, стиснутую пологими склонами, кучки старых
деревьев там и сям, петлистый ручеек — словом, одну неодушевленную
природу. Все одушевленные объекты замаскировались умело и надежно,
став частью природы. До поры до времени. Природа не протестовала
ввиду неодушевленности, равнодушно позволив в ней раствориться.
Они умели ждать. Отлично умели. А об эмоциях и мыслях, от
напряженного безделья прочно прописавшихся в голове во время
самого пакостного на свете занятия — ожидания, распространяться не
имеет смысла, поскольку данные мыслиэмоции однообразны, примитивны
и не интересны никому на свете…
А потом на далеком склоне трижды мигнул сильный огонек
направленного в сторону засады красною фонарика, и в жизнь пришла
определенность, и замаячила впереди ясная и конкретная цель…
Караван поравнялся с наблюдательным постом километрах в
полутора отсюда, где дежурили Курловский и Виталик со своей
германской снайперкой.
Чуть погодя Костя прошептал:
— Ага, идет гравицапа…
— Вижу, — ответил майор Влад.
Незаметные частички окружающей природы замолчали, потому что
не было смысла в долгих комментариях.
Первая гравицапа довольно шустро катила по бездорожью — самый
обыкновенный «уазик» — ветеран, у которого была срезана половина
крыши сзади и в образовавшемся проеме косо торчал ствол станкового
пулемета.
..
— Вижу, — ответил майор Влад.
Незаметные частички окружающей природы замолчали, потому что
не было смысла в долгих комментариях.
Первая гравицапа довольно шустро катила по бездорожью — самый
обыкновенный «уазик» — ветеран, у которого была срезана половина
крыши сзади и в образовавшемся проеме косо торчал ствол станкового
пулемета. Следом ехал такой же «уазик», но без любительских
изменений в конструкции, а уж за ним двигался ГАЗ-66 — без тента,
с отодвинутыми к кабине стойками. Все три машины прилежно держали
hmrepb`k метров в тридцать. Что целям и задачам охотников
полностью соответствовало — конечно, ничего нельзя рассчитать на
сто процентов, но при постановке мин и расстановке стрелков
примерно схожие интервалы и учитывались…
«Уазик», превращенный в некое подобие махновской тачанки,
пересек невидимую границу — неощутимый луч от датчика «хвостовой»
мины. Эту мину собственно, и не мину вовсе, а реактивный снаряд с
сопутствующей электроникой люди сделали весьма умной. Ее
электронное нутро, словно козленок из старого мультфильма, ожило и
начало считать проезжавшие мимо машины — один, два, три…
О чем никто из ехавших и подозревать не мог.
«Тачанка» поравнялась с головной миной — столь же умной, как
и замыкающая.
Эта мина была установлена на «единичку», то есть должна была
сработать на первый же движущийся объект, пересекший луч датчика.
Луч был пересечен. Мина сработала.
Со стороны для того, кто находился на траектории полета
снаряда, все выглядело эффектно — неведомо откуда, как гром с
ясного неба, ширкнула огненная полоса, оставив за собой
моментально вспухшее, невеликое облачко дыма и пыли…
А вот те, кто находился в «тачанке», вряд ли смогли хоть что-
то понять вполне возможно, кто-то и успел увидеть, как сбоку
сверкнуло и, такое впечатление, прямо в лицо понесся с бешеной
скоростью клубок огня. Но осознать такие вещи мозг уже не
успевает.
«Тачанка» исчезла в лохматом, желто-черном клубке яростного
пламени, брызнула обломками во все стороны.
Водители двух уцелевших машин с похвальной ловкостью успели
дать по тормозам. Скорее всего, успели и бегло осмотреться, но
ничего не могли увидеть, ландшафт оставался пустым и вроде бы
безжизненным…
«Шестьдесят шестой», конечно, развернулся первым и припустил
в обратную сторону. За ним несся «уазик». Секунд через десять
грузовик вновь пересек луч датчика, и тот, поставленный на
«четверку», дал сигнал снаряду. Все повторилось — пыльно-дымное
облачко, огненная полоса, грохот, клуб взрыва, остов грузовика,
пронизанный языками пламени, кувыркнулся по сухой земле…
Из окон единственной уцелевшей машины стали палить наугад
длинными очередями, «уазик» взял левее, по широкой дуге объезжая
пылавшие останки грузовика, пытаясь проскочить в распадок по
узкому свободному пространству, но высокое толстое дерево внезапно
окуталось почти у самого комля облачком взрыва и с грохотом
завалилось, надежно перегородив единственный путь к спасению.
Развернуться машинешке не дали — длинная пулеметная очередь,
лупившая словно бы непосредственно из земли, превратила покрышки в
хлам, «уазик» зарылся ободами в поросший сухой прошлогодней травой
откос, замер, слегка накренившись.