Осознавала, что крепенько влипла.
Подошедший Сергей пошевелил носком ботинка искореженную
германскую снайперку, криво усмехнулся:
— Гера, ты у нас вне конкуренции, завидую… — и,
всмотревшись, длинно присвистнул; — Бог ты мой, какая встреча,
Лизочка, бывают же встречи на войне…
Это и в самом деле была «вологодская журналисточка»
собственною смазливой персоною. Судя по исказившейся рожице,
лихорадочно на что-то надеявшаяся, особенно теперь, когда среди
пленивших ее обнаружился знакомый, близкий, если можно так с
некоторыми основаниями выразиться.
Она опомнилась настолько, что вякнула что-то вроде:
— Мальчики, вы поймите, я…
— Что тут непонятного, — хмуро сказал Сергей, бесцеремонно
шаря в нагрудных карманах ее камуфляжа.
На сухую землю сыпалась всякая дребедень — косметические
карандаши, зажигалка, мятые долларчики, носовой платок… Вытянув
dbsl пальцами потрепанную записную книжечку в темном кожаном
переплете, Сергей ее привычно пролистнул — сталкивался уже с
такими гроссбухами.
— Ну да, Гера, — сказал он скучным голосом. — Стандартный
списочек боевых побед. Седьмое марта, последняя запись, «двое»…
А ведь это, пожалуй, колонна тюменцев, а? Шагин говорил, у них как
раз двое «двухсотых» именно от снайпера… Ну, и далее, то есть —
ранее. Лизавета-Лизавета, я люблю тебя за это, и за это, и за то,
что ты пропила пальто… Девушка вскрикнула:
— Ребята, ну вы поймите…
— Заткнись, проблядь, — устало поморщился Сергей.
Ни капли тут не было непонятного. Наоборот, все понятно до
донышка: жизнь тяжелая, работать не хотца, денежек не хватает то
ли на свадьбу, то ли попросту на красивую жизнь, а здесь за каждую
мишень платят зелененькими, в зависимости от званий… Все
понятно, незамысловато и противно до тошноты.
— Она Булгака положила, — сказал Краб внешне равнодушным
голосом. — Груз «двести» теперь Булгак.
— Ну да? — переспросил Сергей тем же мертвым голосом,
лишенным эмоций и чувств. — Что ж она так, стерва?
— Мальчики, я…
Краб врезал ей по смазливой мордашке даже не зло словно
отмахнулся от надоедливой мухи. Она охнула, замолчала, прижала
ладонь к ушибленной скуле, смаргивая слезы, пытаясь найти некие
слова, после которых ее если не помилуют, то хотя бы пожалеют. Как
будто были такие слова…
Сергей быстро, хищно оглянулся. С радостью отметил, что никто
не обращает на них никакого внимания — не дети малые, в конце
концов, чтобы за ними присматривать. Майор Влад говорил по рации,
Курловский и Юрков, разойдясь по сторонам, держали боевое
охранение на случай чего-нибудь непредвиденного.
Остальные, в том числе и Самед с Токаревым, которым командир
до того строго-настрого велел сидеть во втором эшелоне и в схватку
не лезть, собрались вокруг субъекта, извлеченного живехоньким и
невредимым из-под «уазика».
Благоприятнейший был расклад.
— А, Гера? — спросил Сергей, растянув губы в подобии улыбки.
— Ну, а что тут… — утвердительно кивнул Краб.
— Мальчики, поймите…
— Молчи, сучка, — сказал Краб, на сей раз не делая никаких
попыток ударить.
..
— Молчи, сучка, — сказал Краб, на сей раз не делая никаких
попыток ударить. — Беги отсюда живенько… Кому сказал?
И, взяв за шиворот, сильным толчком послал в сторону
сваленного дерева, куда она совсем недавно стремилась. Она
пошатнулась, но удержала равновесие, оглянулась на них пару раз —
и, охваченная совершенно идиотскими надеждами, кинулась прочь…
«Вектор» с глушителем в руке Сергея глухо хлопнул два раза —
словно молоток забил два гвоздя. Бегущая подломилась в коленках,
нелепо всплеснув руками, закидываясь назад, повалилась лицом в
прошлогоднюю траву. Не было смысла подходить и проверять не для
того его учили, чтобы промахнулся с десяти метров по такой вот
поганой цели…
Именно поэтому, между нами, мальчиками, говоря, так до сих
пор и не предъявили общественности ни единой снайперши — не
потому, что их нет, а оттого, что их попросту не доводят. Не
доводят, и все тут. Если вспомнить кое-какие прецеденты, то любой
непредубежденный человек согласится, что очаровательной Лизочке
чертовски повезло: их, сучек, не доводят по-всякому, кому что
выпадет…
Он старательно запихнул «Вектор» в кобуру-«горизонталку», не
ощущая никаких особенных эмоций: после черного блокнотика и Вити
Askc`j` все эмоции были незатейливыми и односторонними…
Подошел майор Влад, поинтересовался:
— Снайперша ваша где?
— При попытке к бегству… — пожал Сергей широченными
плечами. — Не имея конкретного приказа брать живьем, поступили
согласно обстановке, по условиям боя…
— Так точно, — поддержал Краб безразличным тоном. — По
обстановке поступили…
Майор, конечно же, все знал и понимал — ну и что? Он лишь
неопределенно покрутил головой, не одобряя и не порицая, просто
принимая рапорт подчиненных к сведению, кивнул Сергею:
— Иди посмотри. Кажется, везет вам с Костиком сегодня на
старых знакомых, спасу нет…
И поднял к уху ожившую рацию, отошел, внимательно слушая.
Сергей с Крабом переглянулись философски, пошли к машине.
— Действительно, — ухмыльнулся Сергей, оказавшись нос к носу
с пленным. — Классический представитель свободной прессы самой что
ни на есть цивилизованной Европы… Привет, господин Нидерхольм!
Как ваше ничьего? Уж извините, в теплые объятия заключать не буду,
чутье мне подсказывает, что пришли вы в гости совсем не так, как
приличные люди ходят…
Их с Костей знакомый, с коим встречались в суверенной
прибалтийской державке, почти не изменился с тех пор — и понятно,
что с ним могло такого случиться в благополучных мирных Европах? —
но выглядел теперь, ясное дело, вовсе не столь уверенно и уж никак
не комфортно. Весь из себя в качественном камуфляже натовского
образца, изрядно перепачканный пылью и морально ушибленный нехилой
перестрелкой, посреди которой оказался, варяжский гость выглядел,
пожалуй, странновато. Легко можно было определить, что на душе у
него царит полный раздрай, борются довольно противоречивые чувства
— и страх имеет место, и попытки сохранить гордое достоинство
избалованного свободами и гражданскими правами европейца. Первое
просекалось мгновенно, а вот второе получалось плоховато, что
вполне объяснимо, учитывая окружающую обстановку и все
происшедшее… Обступившие его люди, увешанные серьезным оружием,
смотрели сурово и хмуро, явно не собираясь дискутировать о
свободах и петь осанну западной цивилизации.