Поговорим, пока я буду приводить себя в порядок.
Я проследовала за ней в раздевалку. Доктор Штван сняла рабочую одежду и бросила ее в специальную корзину. Мы обе тщательно вымыли руки с дезинфицирующим мылом.
— Доктор Штван, — обратилась я к ней, — вы ведь понимаете, что цель моего визита — вовсе не знакомство с вашей системой судебной медицины.
— Конечно, — подтвердила она. — Когда вы позвонили, я сразу догадалась, зачем вы здесь. Это я попросила вызвать вас. Мы с вами делаем общее дело. Злу нужно положить конец. Нельзя допустить, чтобы женщины продолжали погибать столь ужасной смертью. Теперь вот беда докатилась до Америки, до Ричмонда. Этот Оборотень — чудовище.
Мы прошли по коридору к ее кабинету.
— Присаживайтесь, прошу вас. Я пододвинула стул к ее столу.
— Это обусловливалось отчасти нашей системой. Судебные патологоанатомы держатся во Франции очень обособленно, — сказала доктор Штван, закрывая дверь. — Нам не дозволено ни с кем разговаривать. Я составляю перечень нанесенных повреждений, а уж полиция, если пожелает, делает выводы. Если случай серьезный, я лично докладываю магистрату, а дальше все зависит от него. Иногда вещественные доказательства вообще не направляются на экспертизу. В каждом отдельном случае магистрат поручает мне установить причину смерти, и это все.
— То есть вы, по сути, расследованием не занимаетесь.
— Нет. Я вправе докладывать только магистрату, который меня назначил. Поэтому влиять на ход расследования я не могу. Магистрат делает с моим отчетом все, что сочтет нужным. Если я констатирую убийство, а он не согласен с моим выводом, значит, так тому и быть.
— Он вправе по своему усмотрению вносить коррективы в ваш отчет? — возмутилась я.
— Конечно. Как бы то ни было, я уважаю назначившего меня магистрата. Но на него давят. Кто конкретно, не знаю, но по совершенным Оборотнем убийствам лабораторная экспертиза не проводилась. Свидетельств изнасилования нет. Я сняла отпечатки укусов, собрала волоски и прочее. Но давайте вернемся к первому случаю, с которого началась вся эта чехарда.
Магистрат распорядился, чтобы я передала вещественные доказательства в лабораторию. Шли недели, месяцы — ответа нет. С тех пор я стала умнее. Если поступал труп, изуродованный в манере Оборотня, я про экспертизу даже не заикалась. — Доктор Штван замолчала, словно готовилась сообщить мне что-то очень неприятное. — Прошу вас, будьте осторожны, доктор Скарпетта. Он попытается убить вас, как пытался убить меня. Дело в том, что это я была жертвой его неудавшегося покушения.
От изумления я утратила дар речи.
— Мой муж — шеф-повар. Вечерами его дома почти не бывает, несколько недель назад, когда это существо явилось ко мне, муж был болен и лежал в постели. Лил дождь. Он сказал, что попал в аварию и хотел бы вызвать полицию. Я собиралась впустить его, но Поль, услышав голоса, поинтересовался из комнаты, кто пришел. Мужчина убежал. Я его не разглядела, потому что свет на крыльце не горел. Как позже выяснилось, он вывернул лампочку.
— Почему вы решили, что это был убийца?
— Он источал зло. Запах мокрого зверя. Его лица я не видела. Заметила только блеск глаз.
— Запах мокрого зверя? — переспросила я.
— Вонь. Как от собаки, которую долго не купали. А на следующий день я получила от него записку. Сейчас покажу.
Доктор Штван поднялась и достала из шкафа папку. Внутри лежал забрызганный кровью клочок оберточной бумаги.
— «Pas la police. Ça va, ça va. Pas de problème, tout va bien. Le Loup-garou», — прочитала она. — Что значит: «Не надо полиции.
Все в порядке. Не надо проблем. Все хорошо. Оборотень».
Я смотрела на знакомые пузатые буквы.
— Почему он решил убить вас? — спросила я.
— У меня только одно объяснение: он видел меня возле своих жертв на местах преступлений. И я поняла, что он наблюдает. После убийства спрячется где-нибудь в темноте и наблюдает. Оборотень знает, что нет смысла показывать его записку полиции. Поэтому он просто предупредил меня, чтобы я не тратила зря время.
Доктор Штван подошла к другому картотечному шкафу и извлекла из него коробку из-под обуви. Когда она сняла крышку, я увидела на дне восемь маленьких коробочек с отверстиями для воздуха и столько же небольших конвертиков.
— К сожалению, слепков с укусов не сделали, — сказала она. — Но я сняла отпечатки. Может, хоть это как-то поможет.
— Укусы на теле Ким Люонг он попытался затереть, — сообщила я ей. — Слепки с них было сделать невозможно.
— Меня это не удивляет. По такому прикусу, как у него, ничего не стоит установить его личность. Зубы у него весьма необычные — заостренные и редкие. Как у зверя.
Мною овладевало странное ощущение.
— На всех жертвах я обнаружила волоски, — продолжала доктор Штван. — На вид кошачьи. Может, он разводит ангорских котов?
— Вы сохранили их? — Я подалась вперед на стуле. Пинцетом она вынула из конвертика несколько волосков.
— Все одинаковые, видите? Светлые, девять-десять сантиметров длиной. Очень мягкие, как волосы младенца.
— Доктор Штван, это не кошачьи волосы. Человеческие. Точно такие же мы нашли на неопознанном мертвеце из контейнера. Эти же волосы были на теле Ким Люонг.