— Да, тоска, — согласился Марино, подливая себе виски.
На следующий день, уложив на тележку накрытую салфеткой хирургическую кювету и прочие вещественные доказательства, я отправилась в лабораторию Нилса Вандера. Его подчиненные изучали пятна крови, отпечатки пальцев и волокна. В вотчине Вандера имелись система автоматизированной идентификации отпечатков пальцев и цифровое оборудование для улучшения качества аудио- и видеозаписей. Он также заведовал фотолабораторией, где ежедневно проявлялось свыше ста пятидесяти рулонов пленки. Я нашла Вандера в лаборатории специальных источников освещения.
— Хорошо, что ты здесь, — сказала я.
Пока я выкладывала на лист бумаги одежду покойника, Вандер установил на треногу и включил в сеть «Лумалайт». Спустя минуту он включил излучатель, положил возле меня защитные очки и закрепил на объективе синий светофильтр. Мы надели очки и погасили верхний свет.
Вандер взялся за найденную в контейнере пластмассовую урну и сразу обнаружил на ней слабо выраженные отпечатки пальцев. Он присыпал их красным красителем, и в темноте закружили искрящиеся пылинки.
— Хорошее начало, — сказала я. — Так держать, Нилс.
Он придвинул треногу к черным джинсам мертвеца.
— Так держать, Нилс.
Он придвинул треногу к черным джинсам мертвеца. Вывернутый правый карман засиял тусклым красным цветом. Я расправила ткань пальцем — на руках у меня, естественно, были резиновые перчатки — и увидела переливающиеся оранжевые пятна.
Еще с час мы обследовали одежду «Человека из контейнера», но больше ничего примечательного не обнаружили.
— Безусловно, мы выявили два разных вещества, — заговорил Вандер, когда я включила свет. — Следов красителей нет. Только тот, что я использовал для отпечатков на урне.
Я позвонила в морг. Трубку снял Филдинг.
— Пришли сюда все, что мы извлекли из карманов нашего неопознанного клиента.
— Деньги, щипчики для сигар и зажигалка?
— Да.
Мы вновь потушили свет и скоро нашли на одежде покойника странные длинные волоски непонятного белесого цвета.
— Это с его головы? — уточнил Вандер.
— На голове у него волосы темные и жесткие, — ответила я. — Полагаю, эти вообще не его.
— Похожи на кошачьи. Длинношерстной породы.
Вошел Филдинг с поддоном в руках. Мы включили свет. Филдинг снял с поддона салфетку.
— Фунты и немецкие марки я узнал, а вот это что за медяки, ума не приложу.
— Думаю, бельгийские франки, — сказала я.
— И банкноты такие впервые вижу. Похоже, на них какой-то храм. Дирхемы чья валюта?
— Попрошу Роуз уточнить.
— Интересно, зачем человеку в кармане четыре разные валюты? — спросил Филдинг.
— Возможно, за короткий промежуток времени он успел посетить несколько стран, — высказала я догадку. — Давайте-ка исследуем этот клад.
Мы надели защитные очки и потушили свет. На нескольких банкнотах засияли уже знакомые нам тускло-красные и переливчатые оранжевые пятна. Мы тщательно осмотрели каждую купюру с обеих сторон и в верхнем левом углу банкноты достоинством сто дирхемов обнаружили отпечаток пальца.
— Есть, — возликовал Вандер. — Отлично! Дам задание кому-нибудь из своих приятелей. Пусть покопается в базах данных, проверит все сорок или пятьдесят миллионов отпечатков.
Затем он направил «Лумалайт» на мерзкий кусок кожи, пришпиленный к разделочной доске. На нем замерцали два ярких желтых пятнышка размером со шляпку гвоздя.
— По-моему, это татуировка, — сказала я.
— Да, — согласился Вандер. — Больше ни на что не похоже. Филу не хочешь отнести? Пусть поколдует.
Лаборатория Фила Лапойнта больше напоминала киносъемочный павильон. Фил — добросовестный и опытный профессионал — был одним из первых выпускников нашего института.
— Что тут у нас? — Он снял с кюветы салфетку. — Должно быть, кусочек «Человека из контейнера». Думаешь, татуировка?
— Возможно.
Лапойнт извлек из ящиков цветные светофильтры и перчатки. Зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Держи. — Лапойнт протянул трубку мне. — Это тебя. Звонила Роуз.
— Я проконсультировалась в отделе иностранной валюты банка «Крестар», — сообщила она. — Банкноты, про которые вы спрашивали, — марокканские дирхемы. Курс — девять тридцать за доллар. То есть две тысячи дирхемов — это двести пятнадцать долларов.
— Спасибо, Роуз.
Я повесила трубку и взяла пробковую доску. Фил поместил ее под объектив соединенной с компьютером видеокамеры.
— Нет, — произнес он. — Слишком сильное отражение.
Лапойнт направил луч по косой и настроил камеру на черно-белое изображение.
Потом он начал крепить к объективу разные светофильтры. Синий не дал никаких результатов, но, когда он поставил красный, на куске кожи проявились два пятна. Лапойнт увеличил их. Они были идеально круглой формы и сразу напомнили мне о полной луне и оборотнях со зловещими желтыми глазами.
— Более четкого изображения я уже не получу. Придется зафиксировать это, — разочарованно протянул Лапойнт.
Он сохранил изображение на жесткий диск. Специальная программа позволяла различать около двухсот оттенков серого цвета, невидимых невооруженным глазом. Пользуясь клавиатурой и мышью, Лапойнт менял контрастность и яркость, корректировал очертания. Вскоре мы уже видели поры кожи, а потом заметили и пунктир, оставленный татуировочной иглой. На темном фоне постепенно обозначались черные волнистые линии, изображающие то ли мех, то ли перья, а черный контур с ответвлениями в виде лепестков маргаритки сложился в когтистую лапу.