— Интересно, в тот день, когда судно вышло из Антверпена, какая была фаза луны — случайно не полнолуние? — промолвил Марино.
— Сегодня новолуние, — сказала я. — Бельгия находится в Восточном полушарии, но лунный цикл там такой же.
— Значит, все-таки не исключено, что тогда было полнолуние, — заключил Марино.
Я догадывалась, куда он клонит, и молчанием дала понять, что не желаю разговаривать об оборотнях.
Двери раздвинулись, и в трупную вошел Нилс Вандер. Он принес с собой краску, валик и карточки для снятия отпечатков пальцев.
Вандер возглавлял отдел дактилоскопии. Он надел резиновые перчатки, осторожно приподнял ладони мертвеца и оглядел их со всех сторон.
— Проще снять кожу, — решил он.
У трупа в той стадии разложения, в какой находился наш клиент, верхний слой кожи снимается с ладоней, как перчатка. Вандер стянул с обеих рук мертвеца «перчатки» и надел их поверх резиновых перчаток. Потом он по очереди окунул каждый «палец» покойника в краску и запечатлел их отпечатки на специальной карточке. После этого Вандер освободился от «ладоней» мертвеца, снял резиновые перчатки и удалился к себе в лабораторию.
— Чак, положи кожу в формалин, — распорядилась я. — Сохраним для дальнейших исследований. А теперь давайте перевернем его.
Марино помог нам опрокинуть труп лицом вниз. Никаких повреждений я не заметила, только один участок на правой лопатке показался мне темнее, чем остальная кожа. Я взглянула на него через лупу.
— Ты тоже видишь, Марино? Или мне просто кажется?
— Возможно, — сказал он, присмотревшись. — Не знаю.
Я протерла кожу влажным полотенцем. Внешний слой, эпидермис, мгновенно отслоился. Ткань под ним, собственно кожа, напоминала испачканную чернилами мокрую гофрированную бумагу.
— Татуировка. — Теперь я почти не сомневалась. — Но рисунок различить нельзя. Просто большое неровное пятно. Давайте посмотрим в ультрафиолете.
Мы притушили свет, и я поднесла к интересующей меня области ультрафиолетовую лампу. Ничего не высветилось. Раффин вновь зажег верхний свет.
— Я думал, что татуировочная краска сияет, как неоновые огни, — сказал Марино.
— Это люминесцентная краска сияет, но ее больше не используют — высокие концентрации йода и ртути опасны для здоровья.
К вскрытию я приступила только после полудня. Как я и ожидала, органы оказались мягкими и рыхлыми. Крови не было — только гнилая жидкость, так называемые сальные выделения, образцы которых из плевральной полости я взяла на анализ. Мозг превратился в разжиженную массу.
— Пробы мозга и выделений немедленно к токсикологам. Пусть проверят на алкоголь, — приказала я Раффину, не отрываясь от работы.
Моча и желчь вытекли из прохудившихся пузырей, а от желудка вообще ничего не осталось. Но когда я отслоила мягкие ткани черепа, мне показалось, я нашла причину его смерти. На выступах височных костей и сосцевидных отростках воздухоносных полостей имелись затемнения. Поставить точный диагноз до получения результатов токсикологической экспертизы я не могла, но была абсолютно уверена в том, что передо мной утопленник.
— Видишь затемнения? — Я показала Марино темные пятна. — Сильное кровоизлияние. Возможно, случилось, когда он тонул. Наверно, сопротивлялся. Когда ты последний раз имел дело с Интерполом?
— Пять, может, шесть лет назад.
— Если он числится пропавшим без вести во Франции, Англии, Бельгии или где-то еще, если он скрывается от международного правосудия, мы не установим его личности, пока Интерпол не найдет данные о нем в своих компьютерах.
— Не хочу связываться с Интерполом, — сказал Марино. — Боюсь его не меньше, чем ЦРУ. Не хочу, чтобы там даже подозревали о моем существовании.
— Бред несешь. Ты хоть знаешь, что такое Интерпол?
— Знаю. Там работают засекреченные идиоты.
Вернулся Раффин. Он сел на высокий табурет перед металлической раковиной, ко мне спиной, вскрыл бумажный пакет с номером одного из трупов и извлек пять бутылочек с таблетками.
— Чак, а почему ты занимаешься этим здесь?
— Не успеваю. Еще никогда не поступало с мертвецами столько лекарств. Совсем зашился. Едва досчитаю до шестидесяти или семидесяти, как звонит телефон, я сбиваюсь, и все приходится начинать сначала.
— Да, тяжелый случай, — прокомментировал Марино. Зазвонил телефон.
— Эй, Марино, ответь, ладно? — попросил Раффин. — Я считаю.
— Надорвался, бедный, — отозвался Марино.
Я возилась с позвоночником. Его следовало обработать серной кислотой и после передать в трасологическую лабораторию для выявления диатомей — микроорганизмов, которые есть во всех водоемах мира.
— Доктор Скарпетта! — окликнул меня Чак, повесив трубку.
— Доктор Скарпетта! — окликнул меня Чак, повесив трубку. — Звонил доктор Купер. Содержание алкоголя в выделениях — ноль целых восемь сотых, в мозге — ноль.
Восемь сотых — очень мало, тем более что в мозге алкоголя вообще не обнаружено. Возможно, алкоголь выработали бактерии уже в мертвом организме.
— Ну и каково будет твое заключение? — поинтересовался Марино.
— Непосредственная причина смерти точно не установлена, — отвечала я. — Но мы, безусловно, имеем дело с убийством. Это явно не портовый рабочий, случайно запертый в контейнере. Чак, мне нужна хирургическая кювета. Поставь ее сюда на стол. Я хочу поговорить с тобой, сегодня же.